Мода на короля Умберто

Теперь Маэстро действительно ничего не понимает. Кажется, старец задет не на шутку. Аполлон Тигранович! Такое не придумаешь. Да это же реальность! Приземленная, пошлая, лезущая из шкуры, чтобы взять за горло, навязать будничное настроение и затащить в трясину. Но черта с два! Опытного артиста не поймаешь. Есть ли более ничтожное занятие, чем выяснение отношений?! Плен амбиций, сведение счетов, уязвленное самолюбие… Только не это!

— Мало того что Аполлон, — стонет Маэстро, — так еще и Тигранович!

— Гитарный деятель, — сообщает Мокей Авдеевич. — Его уже два года как не стало. И открытки посылать он не мог. — Мокей Авдеевич кивает на Ивана Лазаревича, которого Маэстро просто не видит, ну нет его сейчас, как нет всех, кто разбазаривает себя на мелочи, склоки, пустяки. — Бывало, приглашал нас к себе на четверги. Он пробавлялся кой-когда сочинительством.

Иван же Лазаревич со скрещенными на груди руками гордо молчит. Его нерушимая поза говорит сама за себя. Он никому ничего не писал. Обратное доказать невозможно. А вот то, что по телефону неведомый тип грозил ему побоями и выдачей больничного листа, — факт, который не отрицает сам Мокей Авдеевич. Ясно, старец нанял злоумышленника!

— Гитарный деятель? — переспрашивает Маэстро. — Происки князя тьмы? Да еще грешил сочинительством?.. Миклуша, ты что, обалдел?!

Уличенный Мокей Авдеевич пытается объяснить, хотя знает, прощения ему нет, но все-таки…

— У меня жили два странника, — начинает он, — два пилигрима… Один из них — донецкий шахтер. Во-от такие кулачищи, но душа ангельская… Само смирение и святость. Я наотрез… Какие еще деньги за жилье! Гратис, и все! Тогда он и предлагает: «Может, кому морду набить? Говори, кто тебя обижает?» Ну, морду не морду, а припугнуть…

— Миклуша, — неожиданно перебивает его Скуратов, с лица которого уже минуты две не сходит мучительное выражение, — ты не помнишь, как зовут архитектора… Ну, этого, кто построил биодом в Вене… Ну, бывшего моряка… Он вроде тебя вечно в разных носках…

— Как же… Дай бог памяти… Фердинанд… А нет! Фриденрайх Хундертвассер Регентаг Дункельбунт! — отчеканивает Мокей Авдеевич, вытягиваясь в струнку и перекидывая через плечо конец яркого фиолетового шарфа. Под ним, в прорехе рубашки с нестройным рядом разнокалиберных пуговиц, светится майка.

— Да! — восклицает Маэстро, довольный наступившим порядком и тишиной. — Коридоры в биодоме похожи на свежепротоптанные тропинки. Полы волнистые. Там поют птицы, растут деревья. — Маэстро протягивает к Ивану Лазаревичу руки. — Геометрия прямых линий аморальна, друг мой. От нее душевные болезни, склоки, анонимки… Подлец — он всегда желудочник… Зачем вам это?

Иван Лазаревич, криво улыбаясь, качает головой, как человек, попавший в общество умалишенных, и круто поворачивается к Ниночке, чтобы поставить перед ней школьный листок с очередными похоронными нотами.

IV

Певица Оля тоскливо ждет, когда Маэстро переключит внимание на нее. В кои веки выбралась, и вот пожалуйста — у Маэстро на уме лишь Мокей Авдеевич.

— Старца нет! Вы не знаете, что с ним?

Мое неведение взвинчивает Скуратова еще сильнее:

— Как мне хочется его посечь! Негодяй! Не мог позвонить. Вокруг происшествия, грабежи… Позавчера, представьте себе, Мика приехал к нам на дачу, перелез через забор и угодил в канаву. Он же страшно беспомощный! — И, обратившись к певице, сердится: — Продолжай-продолжай! Не впадай в мировую скорбь. «Где мне силы взять?..» должно звучать просто, без надрыва. Петр Ильич писал эту музыку для коронации… — Маэстро запнулся: — Кажется, Александра III?.. Да! Его! Иллюминация, царские вензеля и короны, гирлянды разноцветных фонариков, факелы… Понимаешь, что такое исполнять кантату в Грановитой палате? Первым лицам государства?! «Где силы взять?..» — спрашивает не кто-нибудь, а юноша-воин, идущий на подвиг. К богу обращается, Христу-Спасителю. Понимаешь? К высшей силе. Это только в плохой литературе герои не сомневаются. Ты сейчас не Оля, не студентка консерватории. Ты — Зоя Космодемьянская. Тебя фашисты спрашивают: «Где Сталин?» — а ты отвечаешь: «Сталин на своем посту!»