Мода на короля Умберто

— Сами должны соображать, — говорит Хаустин. — Слышишь, трактор, беги!

— Гнезда-то остаются! — взрывается Новожилов. Неужели он глупее спорщика — требует напрасного? — Либо кладки погибают, либо птенцы беспомощные. И все остальное, что лежит и не научилось ходить: зайчата, косулята!

Главный агроном удрученно смолкает. Не слова убеждают его, а напор Новожилова. Ничего себе дед, прямо-таки волчья хватка. Рядом с ним, пугающе необузданным, Хаустин представляется себе комнатным существом: каким-нибудь пуделем, расчесанным, шелковистым, повяжи голубой бант — сходство полное. Досада на самого себя заставляет его непокорно крутануть шеей, расстегнуть на горле тугой воротник. Так и быть, если случился грех, надо исправлять. Главный агроном даст зерновые отходы для подкормки зверюшек.

Новожилов смягчается. Он не каратель, спрашивает по закону. Охотничье хозяйство большое. Ни мало ни много восемьдесят тысяч гектаров! На каждом поле или лугу предупредительную табличку не поставишь. Окаянная должность отучила миндальничать. Это в романах и фильмах изображают защитников природы недотепами. Кто еще в горячке, без ружья идет на браконьеров? Охрана природы — дело жестокое. Для железных людей.

Директор и главный агроном выходят из сыроватого помещения. Теплый воздух, цветущие вишни — можно ли не расщедриться сильнее?! И главный агроном обещает еще и свежего сена.

К осени он забыл о посуле. И Новожилов снова нагрянул к нему.

— Парень ты в общем-то неплохой, но память у тебя короткая. Или думаешь, у других никудышная… Так или нет, но зерноотходы отвесь. Они нужны не мне, а фазанам, которые по твоей воле раз уже пострадали. Нельзя же наказывать невинных животных снова.

Хаустин схватился за голову: черт возьми, запамятовал! Побежал на склад, помог тащить груз в машину. Дал еще и мешок подсолнечных семечек для белок и зимующих птиц.

С тех пор Новожилов с ним не сталкивался. А теперь начинай сначала. Опять учи уму-разуму!

10

Распаханная земля на глазах обветривалась, кое-где обсохла и побелела.

На пути к мотоциклу Новожилов вдруг останавливается. Глядя на него, прислушивается и Петрухин.

— Птенцы удода, — с удовлетворением определяет Новожилов. — Вывелись, черти. Жрать просят.

И новость приободряет его. Ненадолго, однако. До неблизких бахчей он клянет главного агронома. Заодно и лесников, которые тоже обещали не вырубать дуплистые деревья, а вон сколько повалили! Пустили белок по миру.

Возле бахчевников Петрухин тормозит сам. Да и они не прочь потолковать: наслышаны про строгости Новожилова. Егерь наведывался к ним, предупреждал, но толком не сказал ничего, а они, люди приезжие, — на птичьих правах. Им бы вырастить урожай, арбуз в арбуз, — и с прибытком восвояси. Лентяям-завистникам кажется, будто денежки у них легкие…

Однако Новожилов не настроен обсуждать заботы шабашников. Он видит, как из легковой машины, стоящей возле палатки, выпрыгивает кошка и, потягиваясь, направляется к скатерти, разостланной на траве.

— Ребята, — говорит Новожилов, — предупреждаю: зверей не стрелять, капканов не ставить. А кошечек и собак не выпускать.

Но у бахчевиков имеются и свои соображения насчет стрельбы. На то и Мореный, чтобы защищать права бригады: поднаторел на сезонном старшинстве.

— Когда поспеют арбузы, — степенно и с расстановкой говорит Мореный, — будем стрелять всякого, кто покажется на бахче. Заяц, олень, человек — нам все равно.

Крепко стоит Мореный. Красная рубаха расстегнута. Блестит мускулистое тело. И взгляд как у рыси. Того и гляди, вцепится в загривок. Однако не на того напал. Новожилов видел и похлестче субъектов.

— Год назад, — говорит Новожилов, — наши егеря ночью охраняли угодья. И вышли на след машины. А дальше — как в песне: «Завидя нас, враги бежали! Бежали кто куда пришлось!» Знаете, что такое оказать сопротивление егерю? Так вот, весь заряд картечи пришелся в машину. Водитель спрятал ее в гараже, а потом ремонтировал… Государственный зайчик обошелся ему ровно в шестьсот рублей. Три дня назад видел незваных гостей в обществе охотников. Картина невеселая. Из общества исключены, карабин конфискован, машина тоже. Так что нарушите — не обижайтесь!

— Как же, как же… Слыхали… — И, показывая на скатерть с закуской, Мореный спрашивает: — Может, присоединитесь?

— Не пью.

И Мореный понимает, что разговора не получится. А если знакомство нельзя размочить, то желательно хоть узнать, велики ли деньжата, из-за которых Новожилову одна маета и страданья.

Вздох разочарования следует после ответа. Сто семьдесят! Плюс премиальные. Не ослышались ли?! Сунься-ка с такой зарплатой в кооператив! Или купи на нее арабскую спальню! Кралю задушевную и то не расфрантишь. Но спустя минуту бригада опять притихает.

— Ну а я, — гордо возвещает Мореный, — пришел сюда пешком, а уеду на собственной «Волге»!

Новожилов глядит на него, вспоминая что-то свое, и тихо признается:

— Злости у меня против браконьеров всех мастей — как у старой кобры в ядовитых мешочках.