Мода на невинность

Я уже смеялась, все больше убеждаясь в том, что не зря доверилась Инессе. Она лучше всякого Ян Яныча прочищала мне мозги. Хотя я догадывалась, отчего она так старается, – она видит во мне себя, маленькую обиженную Лолиту...

У библиотеки, старинного здания тускло-желтого цвета (бывшего купеческого особняка – так было написано на мемориальной табличке возле входа), мы вдруг нос к носу столкнулись с местным дурачком Костей.

Он ходил вокруг клумбы с ноготками и что-то тихо бормотал себе под нос. В руках он вертел проволоку – похоже, с этой штукой он никогда не расставался. При нашем появлении Костя остановился, точно споткнулся, и стал быстро-быстро моргать ресницами.

– Надо же, какая досада! – рассердилась Инесса. – Теперь он от нас не отвяжется.

– Ты думаешь? Ты же говорила, что он за пределы парка не выходит?

– Так-то это так, но в этой части города он разгуливает совершенно свободно. Он живет здесь неподалеку.

– Ну и что! Я, например, вовсе не уверена, что он будет за нами ходить.

– Пари? Мы выйдем из библиотеки, а он потащится за нами следом... Впрочем, и на это тоже наплевать.

– Наплевать! – Я дерзко рассмеялась – больше для себя, чем для кого-то еще, а Костя вздрогнул и заморгал еще чаще. Но смотрел он при этом куда-то в сторону.

– ...Оленька! – царственно обрадовался мне Марк. – Наша самая лучшая читательница – всегда вовремя, всегда в срок. – Своим кривым носом он ткнулся в мой формуляр. – Мое почтение Инессе... э-э...

– Валентиновне, – серьезно кивнула моя спутница.

– Вот вам обещанное, а вот еще кое-что... – Завбиблиотекой стал выкладывать на высокую стойку какие-то книги, и в это время у Инессы в сумочке зазвонил сотовый. На лице Марка нарисовалось что-то вроде ненависти.

– С такими вещами в библиотеку нельзя ходить, – елейным, четким голосом произнес он. – Здесь тишина нужна... вон, у меня в читальном сколько людей сидит!

И правда, сквозь распахнутую дубовую дверь был виден соседний зал. Двое великовозрастных школьников таращились на нас, оторвавшись от толстенных фолиантов, бабушка в платочке перестала шуршать стопкой периодики, а еще некто или нечто, в шерстяном синем платье, с косой и огромными фиолетовыми очками, за которыми глаз не было видно, вдруг показало мне кончик розового языка.

– Алло! – тихо, но абсолютно невозмутимо произнесла Инесса в трубку, сделав шаг назад.

– Оленька, не хотите ли еще взять Достоевского? – Марк с преувеличенной вежливостью взял меня под локоть и потащил к книжным полкам. – Нынче мало кто интересуется классикой, но в вас я вижу серьезного читателя.

Против классики я ничего не имела и принялась прилежно вертеть в руках тяжелые тома с облетевший позолотой. Марк благоговейно отступил.

«Марк, – вдруг подумала я. – Что за человек такой? Наверное, один из немногих интеллигентных мужчин, что не спились в тишинской глуши. Сколько ему было шестнадцать лет назад? Лет тридцать пять – сорок...»

– Тебе мало Надсона? – спросила Инесса, подкравшись ко мне сзади. – Владимир Ильич звонил, приглашал в ресторан. Пойдешь?

– Не буду ли я третьим лишним? Лишней то есть... – рассеянно спросила я, отложив одну книгу и водя теперь пальцем по корешкам. – И что ты имеешь против Достоевского?

– Нет, я считаю, что Владимиру Ильичу будет полезно общество. И потом, насчет Федора Михайловича... сейчас тебе, в период выздоровления – душевного, эмоционального выздоровления, никак нельзя читать все эти надрывы.

Я не собиралась брать с собой лишних книг, но жесткая позиция моей подруги по отношению ко всему тому, что могло меня лишить спокойствия, умиляла и в то же время вдруг вызвала протест.

– Да что ты все – нельзя, нельзя... – укорила я ее. – А может, наоборот – нужно. Клин клином, так сказать...

– Я ни в чем не уверена до конца, – согласно кивнула Инесса, вытащив из тесного ряда один из томов. – Но... вот взять, например, «Идиота». Гениально! О чем там?

– Да я знаю, читала сто раз уже, только...

– Милая, но очень своеобразная девушка по имени Настасья Филипповна, будучи соблазненной в юности... – Мне показалось, что Инесса едва заметно покраснела и усмехнулась при этом. – ...всю остальную жизнь, до самой своей смерти, считает себя плохой и порочной. Только из-за того, что один негодяй соблазнил ее. Типичный комплекс вины, когда вины как таковой нет.

– Э, да ты тоже у нас психолог...

– Уверяю, тут нет ничего сложного, тебе любой современный школьник то же самое скажет. Далее... Доводит Рогожина до убийства, Мышкина – до сумасшествия, сама при этом погибает. Драма ужасная, и в нынешнее время случаются драмы, но уже по другому поводу. Тоже не менее ужасные. Но то осталось в прошлом. Кто из нынешних девушек переживает из-за того, что в шестнадцать лишается девственности? Да никто!

Тут настала моя очередь покраснеть.

– Нет, ты неправильно толкуешь, ты вообще неправильно трактуешь весь роман – софизм и абсурд, что якобы психология...