Модэ

На какое-то время замолчали. Ашпокай уже думал, что больше не услышит ничего, но потом Хушан заговорил опять:

— По нашим законам я не могу убить родственника. За это предают смерти.

— Не бойся, юэчжи, — прохрипел Харга. — У меня с собой много разных снадобий. Мы ему дадим такой яд, что он не умрет, но совершенно помутится рассудком.

— Тогда его придется убить как… — последние слова Хушан протянул со страхом и удовольствием, — как бе-ше-но-го же-ре-бца.

— Видишь? Это снадобье безумия…

— Эти желтые шарики? — в голосе Хушана скользнуло сомнение.

— Здесь десять порций. По одному толки шарики в порошок и подмешивай бивереспу в пищу каждый день. Поначалу изменения будут незаметны. На пятый день он станет рассеян и забывчив, на седьмой перестанет узнавать знакомцев, а уж к десятому дню он будет блеять и ползать в собственных нечистотах, как больная овца.

— Он не узнает? Не догадается? — голос Хушана дрожал от нетерпения.

— Снадобье ничем себя не выдаст — ни вкусом, ни запахом.

— Не знаю, верно ли мы поступаем, друг Харга, — проговорил князь. — Но когда я смотрю на него… так он похож на меня, молодого… смелого… глу-по-го! Когда я смотрю на него, меня переполняет ненависть. Я ненавижу его молодость, его силу. Честность его ненавижу. Понимаешь меня, друг Харга?

— Понимаю князь, понимаю, — Ашпокаю послышался смешок.

— Полно. Договор наш крепок. Выпей со мной из одной чаши, друг Харга, и разойдемся. Скоро ли поворотишь назад?

— Сразу после праздника, князь, — сказал хунну, — мы встанем зимовьем за солончаками.

— Овец пришлю, коней пришлю, много тайменя пришлю…

— Тайменя не надо, мы рыбы не едим.

— Как знаешь, друг, как знаешь…

Голоса стали глуше, а потом и вовсе пропали, но Ашпокай еще долго не решался пошевелиться. А когда решился, то понял, что руки и ноги его закостенели от холода. Он поднялся и, пошатываясь, побрел по следам назад, к стойбищу.

В уме он снова и снова повторял слова заговорщиков на разный лад, на разных языках — и на разбойничьем, и на степняцком и на горском. Он не мог позволить себе забыть ни единого слова. «Дойти бы, — шептал он, с трудом переставляя ноги. — Дойти бы…».

***

Сумерки. Юрта, что стоит на отшибе, в темноте. Красные всполохи на ветхих войлочных стенках. Фигура Салма, черная, значительная возвышается над караванщиками, и над молодыми волками. Вэрагну привел сюда Соша. Едва князь-бивересп зашел под полог шатра, Соша тут же сел в темном углу, положив на колени кожаный сверток.

— Зачем ты меня сюда привел, друг Соша? — Вэрагна посмотрел на ватажников с неприязнью. — Эти дурные люди служат моему дяде! Что нам здесь делать?

Юноша молчал, уставившись зло на сверток. На свертке были какие-то знаки, непонятные князю. Вэрагна встревожился.

— Князь, — начал Салм, — я знаю, ты меня держишь за простого разбойника.

— А ты разве не разбойник? — произнес Вэрагна, дернув брезгливо плечом.

Салм опустился на колени, и оттянул левой рукой ворот:

— Ты видишь на мне знак огня? Я когда-то был ашаваном. Сядь, Вэрагна Мобед, нам нужно поговорить.

Вэрагна недоверчиво посмотрел на бактрица, но все же сел напротив него.

— Верь мне, князь, — громким шепотом говорил Салм, — на самом деле я лекарь, а не налетчик, и я пришел чтобы снять бельма с твоих глаз.

— Бельма, говоришь?

— Твой дядя замыслил против тебя недоброе. Он хочет тебя отравить.

— Врешь! — Вэрагна сжал кулаки, и выпятил грудь. Еще немного, и он бросился бы на бактрица.

— Я не вру никогда. Моя вера это запрещает. Твоя вера это запрещает.

— Ты можешь это доказать?! Где подтерждение твоим словам? Я давно знаю князя Хушана и не могу в нем такое подозревать!

— Доказательства ни к чему, — произнес спокойно Салм. — Ты и так все видишь. Вэрагна по прозванию Мобед не может не видеть.

— Не понимаю. Ничего. Соша! Зачем ты меня привел?

Соша молчал.

— Рассуди сам, князь, — говорил Салм неспешно, — сам посмотри на Хушана. Он впал в разврат и стяжательство. Он смотрит на тебя с завистью. Разве мобед может вытерпеть такое от своего родственника?

— Говори… Говори… — Вэрагна злился, сжимал кулаки, но он уже верил вполне этому странному человеку.

— На празднике весны ты станешь паралатом, — произнес Ашпокай, — степные князья посылали к тебе гонцов а хунну их всех убили. Дядя твой про это знает. Он принимает этих хунну как дорогих гостей. А они подосланы, чтобы тебя извести.

— Это послы шаньюя Тоуманя, — проговорил Вэрагна.

— Нет, тебе отвели глаза, — сказал Салм. — Это люди темника Модэ. Их вожака — Харгу, я знаю хорошо… князь Хушан тоже знает Харгу. Они с ним в сговоре.

Ватажники переглянулись. Шак сплюнул в сторону, сотворив в воздухе защитный знак.