Модэ

Никто не знал, когда за рекой появился Город. Он просто был всегда, словно зеркальное отражение старого города. Кто-то боялся его, кого-то неудержимо тянуло к нему. Побывав в Городе впервые, Антон уверился, что там и только там можно жить.

Впрочем, тех, кто начал жить, Антон не видел ни разу. Он проходил мимо готовых построек, но все они были закупорены. Иногда он натыкался на бестолковых людей с пустыми лицами. Они незряче сновали по узеньким переулкам и выли. От Антона они шарахались, как от чумного.

Странные это были люди, ох, странные…

В дверь позвонили. Антон метнулся в коридор, припал к глазку. К нему давно никто не приходил. Если уж на то пошло, к нему никогда никто не приходил. Он даже забыл, как звучит звонок, и теперь это нудное дребезжание ужалило его.

На лестничной площадке стоял Анубис – теперь у него было человеческое туловище, впрочем, он был в пальто, и только черная ушастая голова жутковато торчала над плечами.

Антон щелкнул замком, отворил дверь, впуская Анубиса в убогое свое жилище.

– Я за тобой от самого продуктового шел, – протявкал тот, сбрасывая пальто. – Ох и холодно у вас тут…

– Может, чаю? – засуетился Антон.

– Не откажусь! – простуженно просипел Анубис. – Я к тебе, собственно, по делу.

– Чашка чаю никакому делу не помешает! – Антон смахнул с клеенки крошки, расставил чашки, зажег газ.

– Сегодня лед из реки ушел, – сказал Анубис буднично, – можно плыть.

– Как это плыть? – удивился Антон.

– Ты жить начинаешь. Время твое пришло.

– Так… не достроено еще…

– А здесь у тебя что? – Анубис показал когтистым пальцем на авоську.

– Кирпич. Сегодня добыл. Но там еще много надо.

– Сотрудники помогли, сосед твой тоже принес, не пожадничал, – сказал Анубис. – Вот только один кирпич и осталось положить.

– Это все как-то…

– Неожиданно? – тявкнул Анубис. – Оно всегда так… Жить начать – это тебе не в парке прогуляться – Жизнь, она всегда внезапно начинается…

– Я не знаю… У меня еще столько дел…

Анубис запрокинул голову и загоготал.

– Помилуй! Да я тебя давно знаю… Ты с девяти лет ее строишь, так?

– Ну да…

– Ты еще в школе понял… когда эти недоумки тебя задевали… ты же понял, что это не жизнь? Тогда ты нашел свой первый кирпич, переправился на мой берег… правильно?

– Ну, я еще пацаном был…

– Ты червяком был! – ощерился Анубис. – А в университете? Кто с тобой дружил? Да никто! Тебя не замечали… А если и замечали, то посмеивались. И на работе… помнишь сотрудников? Они ведь тоже строят… строят в Городе… не все, правда…

Антон знал, но ему почему-то не нравилось об этом думать. Сотрудники – румяные, веселые, женатые – строили в Городе что-то неказистое, выщербленное…

– Ты все ждал, все думал, когда же она начнется – жизнь, за каким поворотом. Теперь-то что – трусишь? – сверкнул глазами Анубис.

– А тебе почем знать? – не выдержал Антон.

– Ты сейчас задал глупый вопрос.

– Прости… Так ты говоришь… сейчас?

– Сейчас!

– А чай?

– Пес с ним! – отмахнулся Анубис. – Пойдем…

И они пошли. Антон хотел было закрыть за собой дверь, но вдруг понял, что в халупу свою он никогда больше не вернется.

От волнения сердце прыгало у него в груди, когда они сели в автобус и помчались сквозь предрассветный сумрак – больше в салоне не было никого, только старая кондукторша-ракшаска с толстой облезлой сумкой. Она подобралась было к Антону, щеря клыки, но Анубис рявкнул на нее, и она забилась в дальний угол и сидела там, выпучив огромные кошачьи глаза.

Приехали, когда вдали уже зарделся рассвет.

У пристани их ждала папирусная лодка, изогнутая полумесяцем. Они взошли на нее, Анубис взял в руки весло, стылая река исполнилась первобытной африканской тьмы, и они заскользили к другому берегу, туда, где уже горели факелы.

Людей возле мастабы собралось немного – сотрудники да усатый сосед-доброхот. Все стояли с каменными лицами, на улыбки Антона не отвечали. Кто-то даже – вот срамота! – прослезился…

Анубис возвышался над мастабой ониксовой тенью. Антон ощутил постыдную робость, но все же сделал шаг вперед и положил последний кирпичик.

– Все мы любили и уважали тебя… – сказал начальник отдела, не отрывая взгляд от своих черных лакированных туфель.

– Ты был хорошим товарищем, – добавил сосед, – бережливым, аккуратным…

– Да вы что? Сдурели совсем? – хохотнул Антон. – Да я же сейчас жить начну!

Никто не ответил.

«Как это нелепо, – подумал Антон, подходя к гробнице. – Вот этого я и боялся – что меня будут жалеть. Нет, прав был Кузнецов – дураки они все, мнят из себя египтян, а потом плачут. А я вот сейчас зайду в мастабу, лягу в саркофаг и…»

MUTABOR!

Друг [13]