Модэ

– Он почти достиг просветления, – говорил Друг. – Он жил так, чтобы дни не отличались друг от друга… Он просыпался по утрам, молился, шел к колодцу за соленой водой. Потом он ел, посещал отхожее место, пристегивал к поясу лук и шел на охоту – усердному святожителю ведь охота не возбраняется. Остаток дня он проводил в молитвах и размышлениях. И постепенно ему стало казаться, что, когда он размышляет, в то же время он идет к соленому колодцу, ест, опорожняется, охотится, спит и просыпается, рождается и умирает. Утро, вечер, день и ночь перестали для него быть, вся его жизнь, всякое деяние и недеяние стали единым целым, все прожитые годы умещались в одно мгновение. И самые рождение и смерть тоже были чем-то одним, непрерывным, и он не мог родиться, не умерев, и умереть, не родившись. Удивительно, правда?.. Он стал ощущать себя каждой былинкой в степи, каждой каплей воды, каждым дуновением ветерка. Он был всем миром, от начала и до конца, проживал каждый день всем существом, каждым порывом ветра, камнем, горой, ручьем… А знаешь, что стало потом?

Васумен даже не смотрел в сторону Друга. Он ступал в мрачной решимости.

– Змея. Его ужалила змея… И тотчас все рухнуло. Он был опять всего лишь собой, больным, слабым, скорчившимся на обрывке воловьей шкуры в своей жалкой хижине. Он был не «вчера» или «завтра», а именно «сейчас», в мгновение, когда яд выворачивает его внутренности. Ты понимаешь меня? Он лежал и молил о смерти кого угодно – степных зверей или собственную хижину. «Обвались, – просил он ее, – рухни на меня и раздави. Лишь бы этого больше не было». Тогда-то я и пришел. Я поставил его на ноги, выкормил, выходил, как больного ребенка выхаживает мать…

– Как тебя зовут? – закричал Васумен.

– Друг.

– Землей заклинаю, как тебя зовут?

Друг споткнулся. Васумен поймал его взгляд – испуганный, ненавидящий. Пора!

Маг сорвал с себя все три пояса – синий, зеленый и белый – и хлестнул ими Друга по лицу.

– Как тебя зовут?

Друг упал на землю, заскулил. Тотчас на него посыпались удары. Васумен хлестал его с каким-то особым упорством, ожесточением, пояса со свистом врезались Другу в лицо, оставляя багряные следы.

– Как тебя зовут?

– Друг!

Еще удары.

– Как тебя зовут?

– Друг!!!

Три страшные плети разрезали кожу, вырывая багряные полоски.

– Как тебя зовут? – кричал Васумен.

И тут Друг изменился. Он встал на четвереньки, приподнялся, словно готовясь к прыжку, и прошипел свое имя так, как ему следовало звучать:

– Друхш-ш-ш…

Васумен отшатнулся, пояса выпали у него из рук – вместе с шипением его обдало волной злобы, осязаемой смрадной мерзости.

Перед магом уже был не степняк в дорогом кафтане, а рыжий змей, огромный рыжий змей, впитавший в себя самую пустошь.

– Убирайся! – закричал Васумен, но голос его сорвался на визг.

Змей тут же скрылся в траве, однако в воздухе еще дрожало смрадное шипение:

– Друхш-ш-ш…

Васумен оглянулся. Хижины видно не было. Осмотрелся по сторонам – места вдруг стали ему незнакомы. Сперва он двинулся, как ему казалось, на восход, но вскоре оказался на каком-то пригорке, и вокруг, насколько хватало глаз, простиралась равнина с жухлой низкой травой и редким кустарником. Уже начиная понимать, что произошло, маг двинулся на закат, и вскоре оказался на таком же пригорке, а вокруг была все та же пустошь.

Тогда он сел и погрузился в медитацию. Друхш ползал здесь же, но приблизиться не смел: как и всякое порождение тьмы, он был слаб при свете солнца.

Когда же стало темнеть, Васумен начертил на земле защитный круг, собрал побольше сухой травы и мелких веток, сложил в центре круга и с помощью кремня высек огонь. Костерок получился слабый, света его едва хватало, чтобы освещать защитные знаки в круге. Васумен закрыл глаза и запел священные гимны.

Друхш стал огромным, как гора. Он ходил вокруг костра, трепеща жилистыми мушиными крыльями. Теперь он не был похож на змею, все тело покрыла густая шерсть, и глаза испускали тусклый неживой свет.

В темноте слышались его шаги – так словно в землю ухали тяжелой дубиной. Васумен запел громче, и тут же за чертой раздался жалобный женский голос:

– К костру пусти! Хоть воды напиться дай!

– Уходи, злой дух. Не место тебе здесь, среди святожителей, – спокойно ответил Васумен.

– Я же вам всем шеи сверну! – прорычал Друхш мужским голосом. – Пусти! Мне этот круг – тьфу!

– Уходи.

– Он сам меня позвал! Я бы не пришел, если бы он не позвал!

– Это ты его ужалил?

– Я! – словно несколько человек разом, ответил Друхш. – Но я так одинок! Я – само одиночество!

– Все ты лжешь! Ты хотел смутить его волю!

– Дай воды попить, – снова донесся из темноты женский голос, – я не уйду.

– Уйдешь… еще как уйдешь…

Лишь к рассвету Друхш сдался. Васумен теперь без труда нашел дорогу к хижине Спетамена.

Отшельник встретил его у порога. У него был вполне здоровый вид. Он сидел на земле и, казалось, предавался созерцанию, но едва Васумен приблизился, он встрепенулся и, щурясь против солнца, произнес:

– Выхожу сегодня во двор – а коня-то и нет. И следов копыт на земле нет. Странно, да?

Васумен сел рядом. Некоторое время отшельники молчали.