– Не кажи гоп, до села еще ехать и ехать, – поморщился я и настороженно оглянулся, но узкая, укатанная полозьями саней дорога оставалась пустынной. Кругом заметенное снегом поле – ни кустов, ни оврагов. Для засады место неподходящее. Вот дальше темнеет небольшой лесок, но точно такой уже остался позади, так что, даст бог, прорвемся.
– Да перестань ты скиметь, слушать тошно, – скривился мой слишком уж самоуверенный компаньон. – Неужели так сложно поверить, что у нас всё получилось?
– Оно всё так, только…
– Никаких «только»! – решительно рубанул Яков воздух рукой. – Тебя послушать, так надо было рыбу перекупщикам сдать. За бесценок!
– Почему за бесценок?.. – спросил я, прикинул наш навар и замолчал.
Выручить за воз мороженого окуня в Форте удалось столько, сколько наведывавшиеся в село скупщики давали за четыре. Да и обратно мы не порожняком возвращаемся, так-то…
– Да потому! Потому! – расхохотался парень. – Пока задницу от печи не оторвешь, никто тебе нормально платить не станет! Так и будешь всю жизнь с копейки на копейку перебиваться. А сейчас мы у Пастухова его улов выкупим – и вовсе деньжат неплохо поднимем!
– Погоди! – оборвал я приятеля. – Ты опять, что ли, в Форт намылился?
– Ну да, – с безмятежным видом кивнул Яков. – А чего кота за хвост тянуть? К середине декабря успеем неплохой капиталец сколотить. До лета хватит!
– Может, не стоит судьбу искушать? – засомневался я. – Нечисть…
– Если всё по уму делать, везде засветло добираться будем.
– А на бандитов нарвемся?
– Да какие еще бандиты? Что им здесь делать? Ну не дураки же они в снегу задницы морозить? – фыркнул Яков. – Ты больше перекупщиков слушай. Они тебе не только про бандитов, но и про ледяных ходоков и туманников по ушам напинают. Лишь бы им товар сдал, а сам из села – ни ногой!
– И всё же?
– Да прорвемся! – И вытащив из болтавшихся на поясе ножен кавалерийскую шашку, парень несколько раз взмахнул ею в воздухе, а потом продекламировал: – Несмотря на рваный кед, мы сломаем им хребет!
– Твоими бы устами, – вздохнул я и проверил убранный под дерюгу обрез.
Особой уверенности в собственных силах, впрочем, от прикосновения к оружию не появилось: укороченная одностволка шестнадцатого калибра ИЖ-5 худо-бедно отгоняла оголодавших хищников, но против обнаглевших в последнее время бандитов ничем помочь не могла.
– Успокойся! – Яков спрятал шашку в ножны, запрыгнул в сани и самодовольно улыбнулся: – Всё ништяк!
– Да кто спорит? – пожал плечами я и уставился на вскочившего с лавки компаньона: – Ты чего?
– У, черт! Накаркал! – в голос взвыл тот и, ухватив вожжи, со всей мочи приложил хлыстом тащившую сани лошаденку. – Пошла, курва! Пошла!
Едва не вывалившись из саней, я оглянулся и остолбенел: по дороге неслись трое верховых. Всадники лошадей не жалели, расстояние меж нами стремительно сокращалось, и по всему выходило, что оторваться от них не получится. И даже до лесочка доехать не дадут…
– Пошла, пошла! – размахивая хлыстом, орал Яков и, обернувшись на миг, скомандовал: – Шмотки выкидывай!
Я перевалил через борт мешок с зерном, поспешил ухватить следующий и крикнул:
– Может, договоримся?
– Договорись, попробуй… – надсадно просипел мой компаньон, и тут вдруг сани дернулись, да так резко, что меня с тюком в руках отбросило на лавку.
Неужто в яму угодили?!
Я обернулся и самым натуральным образом обомлел: обрезавший постромки Яков нахлестывал лошадь, во весь опор несшуюся к спасительному лесу.
– Яша! – во всё горло завопил я. – Вернись! Вернись, сука!
Ничего эти крики, конечно же, не изменили. Яков даже не обернулся.
Кинул меня, сволочь!
Ну ничего, мы еще повоюем!
В запале я сунул руку под дерюгу и выругался, не обнаружив там обреза.
И его упер, гаденыш!
Ухватив топор, я выскочил из саней и бросился в чистое поле.
Но толку-то?
Ветер подчистую вымел с открытого пространства весь снег, и лишь у редких кустов возвышались небольшие сугробы. Не уйти…
Услыхав за спиной хруст наста под копытами, я обернулся и перехватил топор. Один из верховых промчался мимо брошенных саней вслед за Яковом, двое других нагоняли меня.
Не оставят свидетеля?! Никому ж…
Руки и ноги обмякли, поджилки тряслись, но я упрямо закусил губу и заставил себя покрепче стиснуть топорище.
Ведь не может же всё закончиться вот так – посреди этого богом забытого поля. А жена, а дочь? Они-то как?!
Оскалившийся в жуткой ухмылке бородач замахнулся саблей и направил лошадь прямо на меня. Уж не знаю, на что он рассчитывал: то ли зарубить, то ли стоптать, но в последний миг я успел увернуться от копыт и в развороте шибанул обухом по колену враз взвывшего от боли всадника.
За спиной громыхнул выстрел, что-то ударило в спину, сбило с ног. Больно не было – будто под наркозом, – но враз ставшее ватным тело охватила странная слабость. Через силу я нашарил оброненный топор, попытался подняться…
Гул клинка, удар, тьма…