Модельер

Все битвы давно отзвучали. Пока маршировали мимо месяцы, Влад не притрагивался даже к альбому с эскизами. Денег хватает, магазин вовсю работает, распродавая хиты прошлых сезонов — в основном из последней и предпоследней коллекции. Люди покупают маечки и тренировочные штаны с карманами. Люди любят маечки. Даже зимой.

Влад долго, пытливо вертит в голове фразу про старость, перестраивает слова, пока она не начинает звучать наиболее убедительно, эффектно. Это похоже на работу с костюмами; поняв это, Влад морщится. Чешет лоб, выскребая из складок кожи остатки немилых ему слов.

* * *

Эти два года он занимался ничем. Высиживал ничто, комкал ничто, возводя из этого универсального материала целые города и придумывая диковинных животных. Делал из ничто берет огромного размера, напяливал его себе на голову, чтобы не видеть, не слышать и не понимать. Вся деятельность его сводилась к тому, чтобы раз в неделю заставить себя показать нос из подъезда. Точно вышедший на охоту филин, Влад крался под покровом темноты к супермаркету, заглядывал в окна, чтобы понять, много ли там народу и есть ли кто в его шмотках — или хотя бы в более скромных китайских вариациях, которые партиями поступали на рынки страны.

Он забивал морозилку блюдами а-ля «только разогреть», холодильник — баночным пивом, и с облегчением вздыхал: в ближайшее время можно никуда не выходить.

И вот теперь, в первый день настоящей зимы, когда холодильник хоть и пуст, но ты сыт своими пухлыми мыслями, когда не нужно делать ничего, кроме сонного возвратно-поступательного движения в кресле-качалке, тишину распарывает дверной звонок. Влад просыпается, глядит по сторонам: снег всё ещё идёт, от карниза он медленно ползёт вверх, по стеклу, как упорный альпинист. Наверное, будет совершать восхождение всю ночь. Но сейчас не до этих альпинистов — а до других, что нашли в себе силы и мужество подняться к нему на последний этаж. Вот незадача: телефон-то он давно отключил, домофон тоже. Нужно всё-таки перерезать проводок дверного звонка, чтобы само понятие громкого звука умерло окончательно и бесповоротно.

Да, и обить дверь с обратной стороны чем-нибудь мягким, чтобы затруднительно было стучать.

Влад глядит в глазок: Юлька. Что она здесь делает? Последний раз заходила… дай-ка подумать… недели полторы назад? Или все три?

— Ты откроешь мне, или нет? — строгим тихим голосом говорит она.

От её «тихого голоса» на голове шевелятся несуществующие волосы, а дверь неприятно резонирует. Влад тянется к замку, отдёргивает руку, тянется вновь, и наконец справляется со сложным механизмом в своей голове. Юля внутри, она морщится, втягивая носом воздух… а, нет, не морщится — морщилась она все прошлые разы, когда заходила. Говорила: «Ты что здесь — совсем не проветриваешь?»

Теперь же просто просочилась — как капля воды из-под крана. Нырнула в его аквариум, подняв со дна тучи ила, прошила собой молчаливое стояние буйно разросшейся морской травы.

Влад молча закрывает дверь и проходит следом.

Вторжения в его логово — дела совсем нечастые. Зная адрес, писал Эдгар, но Влад не отвечал и даже не забрал последние четыре письма из почтового ящика. Один раз он даже заехал, но Влад не открыл. Притворился, что никого нет дома, выключил свет, отключил воду и даже разморозил холодильник, чтобы создать атмосферу пустоты и запустения. Всю ночь он бродил по квартире; мерещилось, что его финско-еврейско-африканский друг где-то рядом, прямо здесь — вот от движения взметнулась занавеска, вот манекен, повинуясь чужим, невидимым, но живым рукам, повернул голову. Влад подползал к окну, откуда можно было увидеть вход в подъезд, и отсутствие там Эдгара приводило его в панический ужас. Он здесь, совершенно точно.

Неправильно было бы сказать, что слава человеческая настолько скоропостижная штука. О нём помнили, да и времени прошло немного. Влад по-прежнему был самой большой загадкой мира моды, в его одежде по-прежнему выступали экстравагантные певички: холодные дамочки, тонкие, как лезвие стилета, и такие же характером. Эхо землетрясения докатилось даже до запада: оттуда пребыла делегация и оперативно заключила соглашение на поставку шмоток в Европу, а потом, в будущем, даже за океан. И целая плеяда звёзд тамошней эстрады в том году вышла «в свет» в костюмах от загадочного русского кутюрье. Один из них, демонстрируя обновки в гардеробе, сказал: «даже Христос не имел столько смелости, входя в Иерусалим, сколько этот русский, вторгаясь в мир моды. Где он живёт, хотелось бы знать? Я бы хотел ему поклониться».

Влад был сказочно богат — ему впору было писать свою фамилию золотыми чернилами. Но он был сказочно несчастен. Разгромные статьи сменили тон на затравленно-ехидные: куда исчез этот человек? Услышал он нас, или стоит подождать кричать? Забросил он своё дело, или готовит нечто такое, отчего мы можем отправить грядущую партию наших журналов прямиком в общественные туалеты страны?..