Модельер

— Не-а. Я ей говорю, что я опять кого-то побила, а она только говорит: «Это не повод отвлекать серьёзных людей от работы», и «Задай им в следующий раз посильнее, пускай не лезут». Но я посильнее не хочу. Елена Сергеевна, это наша учительница, говорит, что она сама пойдёт к нам домой и увидится с мамой, а у мамы в жизни и так много беспокойств, чтобы…

Она вдруг замолкает. С подозрением смотрит на Зарубина, потом на Влада.

— Я и так слишком много рассказала. Вы, может быть, шпионы!

Савелий улыбается не своей улыбкой.

— Конечно, шпионы. А ты — самая настоящая находка для шпиона. Влад, запиши-ка, дословно: «Мы… всё… теперь… знаем… про… Ямунину… маму…» точка…

Сжав кулачки, Ямуна с радостным визгом бросается к Савелию, а тот, подхватив её неловким медвежьим движением закидывает себе на шею. Юлия за столом поднимает голову, смотрит на них несколько секунд отсутствующим взглядом, а Влад вспоминает своих родителей. Они, в отличие от Юльки, обеспечивали своего отпрыска всем необходимым для жизни, но во взгляде матери он видел почти такую же пустоту. От этой пустоты его буквально выворачивало наизнанку. Как будто он вылез из одного колодца только для того, чтобы смотреться в другой, с такой же чёрной склизкой водой, чтобы обонять затхлую вонь…

Репортёрша, которой Влад разрешил взять у себя интервью, никуда не потерялась, как он втайне надеялся, и уже через несколько дней сидела в его берлоге, со всеми возможными удобствами разместившись на стуле с высокой спинкой.

Интервью продолжается, скрипит по бумаге ручка. Разговор о родителях завершён и время переходить к сути. Влад по-прежнему не торопится включать свет. Девушка-репортёр, убравшая свою растрепучую причёску в подобие странной сетки, архаичный элемент, который, тем не менее, придаёт ей строгий вид и какой-то шарм, торопливо делает в перекидном блокноте пометки, подсвечивая зажатым в зубах фонариком. Диктофон моргает на столе, раздражающе, даже, кажется, похабно подмигивает, и Влад тянется, чтобы перевернуть его лицевой панелью вниз. От резкого движения репортёрша вздрагивает и поднимает голову; луч света скользит по груди и подбородку модельера.

Десятый час. На улице зажигаются фонари, как будто чья-то рука огромная бесшумно щёлкает в темноте зажигалкой. Видно звёзды — сидят они в той части комнаты, откуда их можно разглядывать, просто запрокинув голову. Облаков сегодня нет. Слышно, как перекликаются возвращающиеся с закатного купания чайки.

— Видно звёзды, — повторяет вслух Влад, и девушка с щелчком зацепляет ручку за пружинку блокнота. Она представлялась, но он уже не помнит, как её зовут. В те редкие разы, когда он знакомится с человеком, который заранее грозит ему, Владу, понравится, он заранее предупреждает, что ещё пару-тройку раз переспросит имя. Помнится, Савелий когда-то ехидно спросил: «может, мне приколоть на грудь беджик?», и Влад всерьёз ответил — «это было бы замечательно». Но всё обошлось. Не самое обычное имя Зарубина Влад запомнил уже со второго раза.

Девушке он ничего подобного не сказал просто потому, что взыграла врождённая стеснительность.

Она ничего не ответила, да и Влад уже втихую сожалел о сказанном. Нельзя позволять вот так, бездумно, порхать вокруг словам, когда он не один. Но тут темно, и он забылся.

— Никто не подумал бы шить, как вы. Безо всякой теоретической подготовки, практически на коленке.

Влад жмёт плечами.

— У меня есть мастер. Зовут Рустам, знаете? Вы должны были видеть его на пресс-конференции. А фамилию я и сам не помню. Но он настоящий профессионал.

— Вы понимаете, что я имею ввиду. Этот ваш профессиональный мастер настолько хорош, что идеально имитирует ваш стиль.

— У меня нет никакого стиля.

Влад начинает деятельную возню, пытаясь устроиться поудобнее, и кресло скрипит.

— Наверное, я не совсем ясно выражаюсь, — говорит девушка, разминая пальцы, как будто предстоит сделать ими тонкую, филигранную работу. — Это я и имею ввиду. У вас нет стиля, вы действуете по наитию. И то, что ваши вещи так невероятно популярны, ещё раз подчёркивает, что поддаваясь этому наитию, отправляясь в путешествие по людскому подсознанию, вы задеваете верные струны в человеческих душах. Те, что громче всего звучат.

Репортёрша замирает, словно пытаясь осмыслить ей же только что высказанную мысль. Из приоткрытого окна тянет вечерним остывающим воздухом. На улочку внизу сворачивает компания ребят, они разговаривают и смеются так громко, что кажется, даже месяц старается развернуться к планете своей тёмной, стеснительной стороной. Влад молчит, пытаясь попасть в такт этому созвучию вечерних звуков и тишины. Сегодня не получается. Он не один. Поэтому негромко интересуется:

— Где здесь вопрос?

— Где?… — девушка в растерянности — она улавливает в его голосе лёгкие нотки нетерпения. — Я не знаю.

— Вы хотите, чтобы я сам его сформулировал и задал? Послушайте, я не музыкант, и…

Она торопливо перебивает.

— Да… то есть нет… простите. Мне следовало подготовиться получше.