Модельер

— Следующего раза не будет, — ленивым движением Влад пытается намотать на указательный палец, как на веретено, верхнюю губу. Зубы его в полутьме отливают жёлтым, а нижняя губа кажется необычайно бледной — У нас здесь не учебное заведение.

— Да. Да, вы правы, — женщина, которая всё это время смотрела по сторонам, наверх, вниз, бросая на собеседника лишь короткие, оценочные взгляды, при помощи которых можно, к примеру, понять, что идёт по телевизору, внезапно взглянула на него в упор. Влад, который никогда не смотрел в глаза людям, с какой-то детской беспомощностью попытался убежать, спрятав в подбородок кулак. — Но всё дело в том, что вы меня просто раздражаете, и я не могу сосредоточится на вопросе.

Влад изумлённо смотрит на девушку, а она старается не отводить взгляда. Говорит жёстко:

— Я не понимаю, кто вам дал право говорить, на что мы должны смотреть, а на что — нет? Я думала, у нас здесь свобода выбора, что у нас уважают чужое достоинство.

Она, как тонкий стеклянный бокал, в который налили кипяток, трескается, и сквозь трещины стекает по каплям эта бурлящая злая вода. Влад не любит кипяток. Он бы предпочёл холод, звенящий на пальцах и превращающий твои же собственные ногти в обломки лезвий, уходящие остриём под кожу. Впрочем, холодом его беспрестанно и щедро одаривала Юлия — от её шагов на стёклах появлялись узоры, а чай в кружке моментально остывал. Эта девушка — надо было всё-таки поставить одним из условий её здесь появления обязательное ношение беджика — могла одним движением заставить макушки манекенов извергаться настоящей лавой. Даже движения её похожи на движение спичечной головки о чирок.

— Я никому ничего не навязываю…

— Ну да! — она издаёт фальшивый скрипящий смешок. — Ваша одежда смеётся над всеми. Плюёт в душу. Она указывает, что нужно делать, а чего не нужно, она давит, и не только физически… хотя, и физически тоже: она неудобная, гадкая. Это фашизм чистой воды. Диктатура.

Влад не был силён в фашизме, и поэтому промолчал.

— Люди поведутся, — на этот раз в голосе слышна горечь. — Уверена, уже сейчас у вас не осталось ни одного чёртового костюма. И скоро они будут везде: на телеэкранах, на концертах, в интернете… даже на улицах. О Боже, нам не хватало только очередного провокатора, законодателя мод из трущоб.

Она выдыхается, ждёт его ответа и в то же время боится. Дрожит всем телом.

— Хорошо бы, если так — говорит Влад задумчиво. — Хорошо бы, если так. Но, знаете, я старался делать её удобной.

— И этим она давит тоже. Если бы её было невозможно надеть, её бы быстро забыли. Непрактичные вещи не приживаются. А знаете, то, что приживается, неминуемо начинает менять окружающий мир. Подстраивать его под себя. Именно так мир и меняется. Я многое бы отдала, чтобы вы ничего больше не делали. Сидели бы сложа руки, и держали своё желание самовыражаться при себе.

Она встала и вышла прочь, хлопнув дверью.

* * *

Первое время после показа все чего-то ждали. Юлия ждала статей в журналах и репортажей по ТВ, Влад ждал, пока пройдёт это тягучее ощущение, будто тебя распотрошили, хорошенько просушили над печкой органы, а потом зашили, как было. Он литрами вливал в себя воду, но та как будто в том же самом количестве выходила наружу. Его печень тёрлась о селезёнку, а лёгкие вбирали воздух с явным скрипом. Савелий тоже ждал чего-то, отлавливая их с Юлией по раздельности каждый день и долго, дотошно высекая из их пустопорожнего равнодушия искры хоть каких-то эмоций. Он злил, действовал на нервы, вызывал приступы истерического хохота. Влад не помнил, чтобы он когда-либо так смеялся. Даже в детстве. Даже в счастливое время, проведённое в брюхе у лупоглазого смешного дома.

Если Юля ждала вполне осязаемой информации, готовила к повторному открытию шоурум и улаживала последние формальности с фабрикой, то Влад надеялся услышать эхо. Услышать, как взвоют в ответ на его заявление — слишком громкое, слишком наглое, если верить растрёпанной репортёрше без беджика, — миллиарды и миллиарды людей, как огромная, заржавевшая машина вздрогнет и начнёт вращаться, перемалывая людские судьбы в порошок и меняя местами социальные слои, и снова, и снова меняя, до тех пор, пока они, наконец сойдя с гротескной карусели и изнывая от головокружения, не будут хвататься друг за друга, чтобы не упасть, не станут просто однородной массой. Он надеялся, что отзвуки этого эха докатятся даже до Эдгара и Морриса, и всех-всех-всех, которые улыбнутся хитрыми улыбками, покачают головами и скажут: «это наш хитрюга-Владик наконец начал крутить свои жернова».

Часть вырученных денег Влад потратил на мотоцикл — роскошный, новенький «BMW» с круглыми зеркалами, хромированными деталями; он был сопоставим по размерам с оставшимся в Африке агрегатом, но не сопоставим по мощности, которая буквально вырывала из-под тебя мотоцикл, по громкости работы двигателя — этот урчал как довольная кошка, как хрустящая на зубах вафля — и запаху новенькой кожи, которым пропитано сиденье.