Модельное поведение

Согласно Платону, любовь есть благопожелание. Правда сложно понять, как его вожделение Паллас может привести к чему-либо, кроме проблем. Аристофан определяет жаждущих любви как раны, нуждающиеся в излечении. Коннор пока не знает, как раскрыть эту истину Филомене, — ведь одновременно он жаждет кого-то еще. Ни Брук со всеми ее способностями приводить убедительные доказательства, ни даже софисты-протагонисты не способны разгрызть этот орешек на раз.

Чего ты хочешь?

— Хочешь, чтобы я для тебя потанцевала? — спрашивает она, взъерошивая твои волосы. Ты бьешься головой о столешницу — это единственный ответ, на который ты сейчас способен. Ее платье тихо шуршит, все ниже, обнажая плечи, ниже, обозначая ключицы, до тех пор, пока не показывается эта Грудь, которая даже здесь, в этом Храме Славы Молочных Желез, кажется не меньше чем одним из главных чудес света потому, что она совершенна и натуральна. Не видно ни малейшего шрама, указывающего на обратное. В дополнение к работе в «Олимпе», Паллас еще и «грудная» модель для некоторых выдающихся пластических хирургов. Только она начинает танцевать, и ты видишь иллюстрацию поразительных физических законов, которые лишь Брук знает, как правильно обозвать.

Люди-кроты

Под землей, в туннелях и трубах города, живут люди. Их тысячи. У их детей, вырастающих во тьме, слабенькие глазки, длинные носы и волосы, они боятся яркого света, того, что есть на поверхности. На поверхности жизнь намного сложнее. Сломанные водопроводы образуют подземные оазисы. Возможно, именно это Филомена подразумевает под «легкой жизнью».

Почему японцы делают такие хорошие машины и так редко убивают друг друга

Коллективизм — вот одна из вещей, которая так привлекает тебя в японцах. Именно из-за него они так редко задаются вопросом «почему». Но что бы ты ни думал тогда, когда вернулся в Киото в свой маленький уютный uchi, когда носил свою шерстяную hakata, обувал ноги в деревянные гета, ты никогда не был и не будешь японцем. Ты уже приехал с теологической жаждой задавать вопросы. А вот твоя сестра могла бы многому научиться у японцев.

Писатель дома

Следующим вечером я обнаружил себя на Аппер-Уест-Сайд берущим интервью у актрисы в Центральном парке (скукотища, даже и не спрашивайте). Потому я решил заскочить к Джереми.

Ладно-ладно, идолопоклонники, развлеку вас одной из моих программных заготовок: «Я вовсе не считаю себя звездой. Я просто горда быть частью творческого сообщества» (команда ввода: «Блумсбери»).

Джереми впустил меня и устроился на лестничной площадке наблюдать, как я с трудом преодолеваю пять пролетов:

— Пижон, восходящий по лестнице, — прокомментировал он.

Его длинные белые патлы висели чуть ли не до четвертого этажа. Он мрачно мотнул головой в сторону квартирной двери и рухнул в кресло посередь безукоризненно аккуратной, заставленной цветами гостиной. Я почувствовал зимний мороз среди всего этого великолепного цветения.

— Ты, должно быть, соцработник из службы помощи самоубийцам?

— Нет. Я президент фан-клуба Джереми Грина.

— Ты лжешь, клуб развалился. Два бывших члена клуба ходят сейчас на групповую терапию, а третий бросил меня ради фан-клуба Дениса Джонсона…

Джереми вздохнул и передернулся. Хоть вам и могло бы показаться, что симпатяга-писатель, развалившийся в кресле, должен выглядеть как пробудившийся к жизни юный Труман Капоте, но Джереми больше напоминал человека, которого пытали и ломали на дыбе невидимые инквизиторы.

— Ты только посмотри, — он потряс номером «Дейли ньюс» прямо перед моим носом. Там, в колонке городских новостей, разместили совместное фото насупленного Джереми и сияющей Филомены.

— Мои поздравления, — отреагировал я.

— Меня чертовски унизили.

— Этот комментарий по поводу моей подружки?

— Она — модель. Ей положено ошиваться и попадаться в объектив камеры — это ее работа. А я — писатель, господи боже ты мой!

— Ну, одна газетная фотография не обязательно скомпрометирует твою артистическую невинность и чистоту.

— Они больше никогда не напишут обо мне серьезный критический отзыв.