Модельное поведение

Отцовским словосочетанием было «виски с содовой». А я, пожалуй, налью себе виски с содовой. Словосочетание, которое меньше привлекает меня, вызывает воспоминания о маскулинных бурях, ссорах и разбитых стаканах. Приготовив себе виски с содовой и употребив его по назначению, отец платит себе таким образом дивиденды. Кажется, именно эта экономическая модель исказила все мои представления о капиталистической формации и уничтожила гипотетическую возможность стать инвестиционным банкиром (система отношений, поощряющая вас за потребление по назначению чего-либо).

Позднее слово «коктейль» стало обозначать серебряный закат на Манхэттене, когда ночь обещает, что все у тебя впереди. Классификация, пропорция частей, слово, совмещающее два инструмента в сексуальном акте, как это обычно практикуется у гетеросексуалов…

Последняя мысль показалась мне отвратительной, как только я представил Филомену, двигающуюся вверх-вниз… И я вызвал воспоминания о сне, что приснился мне прошлой ночью…

_____

Паллас заказала «Кир рояль». Я пил сознательно и много, но неожиданно это не возымело никакого эффекта.

Прилив грусти

Паллас надула губки:

— Почему я должна рассказывать тебе о Чипе? Может, ты один из этих охотников-папарацци.

— Я не сумасшедший. Я просто… в печали. Мне кажется, моя подружка сбежала с другим.

Я не собирался говорить об этом Паллас. И вовсе не рассчитывал на сострадание. Однако был вознагражден: Паллас взяла меня за руку и посмотрела прямо в глаза, возможно, впервые за все время нашего общения.

— Бедняжка!

— Я заслужил это.

— Она вернется.

— Я так не думаю, Паллас.

Я понял, что не верил в это, пока не услышал из собственных уст. Я отвел глаза от потеплевшего взгляда Паллас. Зловещий образ Филомены отравлял воздух вокруг меня.

— Ну, не зевай в следующий раз, — она погладила меня по щеке.

— Мне не в чем ее винить. Я имею в виду — взгляни на меня… Обедаю с тобой, например… То есть это не преступление, но…

— Ты очень милый и симпатичный парень. Не казни себя. Ты даже ни разу не приставал ко мне. Нет, правда. Представляешь ли ты, как редко такое встречается? Ты даже не представляешь, как несладко мне приходится каждый вечер.

— Не путай застенчивость и целомудрие. Ты простишь меня?

Меня переполняло горе, и я ринулся к телефону, чтобы дозвониться до своего автоответчика и проверить, нет ли там сообщений.

Вопреки или, напротив, из-за благодарности, которую я испытывал к Паллас, воспоминания о достоинствах Филомены нахлынули на меня, слабоумного. Как она всегда привозила мне подарки из своих путешествий: ремень из Милана, гребаный берет из Парижа, солнечные очки из Лос-Анджелеса, антикварный глобус с Аппер-Уест-Сайда. Как она подсовывала в мой багаж маленькие записочки, когда я уезжал: «Представь, что я рядом с тобой и вытворяю всякие непристойности». Как мы первый раз приняли экстази. Ее детская привязанность к рождественским ритуалам. Тот факт, что с ней можно было вести диалог.

Временное облегчение

Одно сообщение — от Джулии Кроу, просит перезвонить немедленно. Рука опускается на мое плечо — позади стоит Паллас, заинтересованная и сочувствующая.

— Ты плачешь.

— Разве?

Она открыла дверь ванной комнаты, которая на самом деле вовсе не была снабжена ванной.

— Это мужская, — заметил я, когда она заглянула внутрь.

Паллас кивнула, взяла меня за руку и поволокла за собой. Она достала бумажный платок из сумочки, вытерла мои глаза и поцеловала в лоб. Я совершенно растаял. Она обняла меня, окутала своими мягкими формами, ее рука гладила мою спину.

— Та-а-ак. Та-а-ак. Уау! Что это? Кто-то почувствовал себя лучше…

Она целовала мою шею, пока ее руки искали ширинку, а потом пуговицы на моих трусах, а после… О боже!.. о, да!.. Я не должен был делать этого, хотя я ничего, в общем-то, и не делал, разве что подчинился этим сладким движениям. Было уже слишком поздно сопротивляться настойчивому ритму, заданному обжигающей рукой Паллас… Она отпустила меня лишь на мгновение, чтобы лизнуть руку (здесь полагается еле слышный стон удовольствия). Когда же она снова принялась за работу, меня осенило: в сексе, как и в жизни, существует очень тонкий (и в некоторых случаях рискованно-острый) баланс между смазкой и трением, между действием и противодействием.

— Паллас, пожалуйста!

Несомненно, это мой голос, молящий — только вот я не очень уверен о чем. Продолжать? Или, может, я прошу ее о том, чтобы этот переполняющий меня поток восторженных ощущений не прекращался, или чтоб боль не обрушивалась сразу, как он прекратится. В любом случае, Паллас нежно укусила меня в губы, пока ее руки продолжали творить чудеса. Я подозреваю, что она тренируется иногда. По крайней мере, она делала это лучше, чем я сам.

Но самая странная вещь заключается в том, что с того момента, как Паллас опустилась на колени, и до окончания, я представлял себе Филомену.

— Спасибо тебе, спасибо-спасибо-спасибо, — простонал я, пока Паллас — да благослови ее Господь — аккуратно сплевывала в раковину и мыла руки.

— Тебе это было необходимо, — объяснила она.