Модистка королевы

Да! Мои шляпки имели буколический характер — на это меня вдохновили оранжереи, сады, огороды, лавки гербаристов. Густые кусты пырея украшали головы женщин. Повсюду мелькали зеленые головы, будто деревня перекочевала в город. В складках моих чепцов зачастую можно было разглядеть голубя — прекрасная имитация! И еще перья, перья цвета волос Ее Величества.

Мои клиентки жаловались, что мужей все больше раздражает их расточительность. Согласно счетам плюмажи представляли опасность даже для самых толстых кошельков.

Но я это поняла не сразу.

Я была не единственной их мишенью. Жалобы были направлены и на королеву. В конце концов меня все же обвинили в разорении казны, страны и в том, что я втридорога продаю свои ленточки и услуги. Что знали они, все эти болтуны и сплетники?! Говорили, что Версаль знает все. Правда в том, что Версаль умел все выдумать и переиначить. Конечно, королева тратила немало средств на туалеты. Естественно, мои туалеты стоили недешево. Королева одевалась по-королевски, и знатные купцы продавали свои услуги, разве это было в новинку для страны? Я помню Помпадур и Жанну дю Барри, промотавших свои состояния так бездумно, что это вызывало отвращение, а ведь их при этом ни в чем не упрекали. Мои цены приравнивались к ценам конкурентов. Все это были пустые претензии. Знатные особы были вынуждены одеваться пышно, а пышность, как известно, имеет свою цену. Даже маленький корсиканец сказал: «Не всем дано одеваться просто».

Чтобы закончить наконец разговор о расходах, я должна совершенно откровенно заявить, что не только мода опустошала королевскую казну. У Мадам была и другая страсть — игра. Склонность, запрещенная этикетом, но поддерживаемая окружением из безумных голов и дырявых карманов. Все были одержимы этой манией и ходили в долгах как в шелках. За собой они увлекли и Мадам.

По правде говоря, если королева позволяла себе такие расходы, то лишь потому, что верила, что может себе это позволить. Она не сомневалась в своем богатстве. Ведь когда она требовала аванс из казны, ей выдавали его беспрекословно и в двойном размере!

После коронации моя корпорация сделала мне приятный сюрприз — меня назначили главой профессионального союза.

Мне предстояло целый год держать в своих руках судьбу профессии. Это назначение дало пищу новым пересудам и подняло меня в глазах общества еще на одну ступень. Оно означало также массу дополнительной работы, но я бы ни за что не согласилась уступить это место, особенно в пользу знати! Знать наводила на всех смертную скуку. На всех, начиная с мадам Антуанетты. Было заметно, что она пребывает в апатии. Мне не составляло никакого труда угадывать ее настроение — его выдавал цвет ее туалета.

Она делала заказы исключительно в мрачных тонах.

Будучи (и одновременно не будучи по-настоящему) замужем уже шесть лет, она была вынуждена терпеть оскорбления как в своей стране, так и за границей. Злые языки рады были посудачить на эту тему… Часто в золотом кабинете или под подушкой в нашей комнате мы находили омерзительные записки. Анонимные «доброжелатели» никак не могли оставить нас без своего внимания и глумились над нами изо всех сил. Однажды утром в праздник Богоявления[69] я обнаружила в нашей комнате аккуратно сложенное новое письмецо:

Луи XVI, нашей надежде,

Каждый говорил на этой неделе:

Сир, не могли бы вы этот вечер

Вместо других королей провести с королевой.

Жестоким нападкам подвергался и король.

Однажды утром я видела, как он подошел к Мадам. Он не заметил меня. Он шел позади нее, нежно обняв за плечи. Ужасный памфлет отравлял их существование. Королева склонила голову немного набок, изо всех сил стараясь не разрыдаться, а король выглядел таким потерянным!

В подобные моменты она любила его особенно, а она его любила, я это знаю. Она была счастлива, что может признаться мне в этом. Я помню ее улыбку… Я ее чувствую, и содрогаюсь, и покрываюсь мурашками.

Я спрашиваю себя: в какой момент умершие решают умереть по-настоящему? Ведь они иногда как будто остаются и продолжают жить в нас.

С годами я становлюсь более странной — и в этом я все больше уверяюсь. Как будто невидимая лента навеки связала меня с мамой и мадам Антуанеттой. Я остро ощущаю ее присутствие, и оно иногда безумно тягостно.

В Версале она всем улыбалась, но на самом деле была погружена в скорбь. Как мадам де Ламбаль. Полиньяк вытеснила мадам Терезу, заняв ее место рядом с королевой, и та этого не вынесла. Счастливые дни, когда она купалась в благосклонности мадам Антуанетты, канули в лету. Прекрасная дружба завяла. Может, и мне предстоит однажды вкусить горечь немилости?.. Я не могла не думать об этом, но поверить в такое я тоже не могла.