Модное восхождение

Несколько дней на знакомство с лондонскими и испанскими модными домами — и нам пора было отправляться в Париж. Приехав туда, я сразу шел на знаменитый цветочный рынок, где покупал несколько охапок свежих цветов, чтобы хоть как-то украсить унылый дешевый гостиничный номер, где мне приходилось жить. Бюджет репортера очень мал, а цветы оживляли обстановку и вдохновляли меня писать о жизнерадостном Париже и тридцати пяти коллекциях, которые мне предстояло осветить за десять дней. Мой отель был настоящей дырой, но чего можно ожидать за пару долларов за ночь? По кровати ползали тараканы, которых мне приходилось постоянно стряхивать, а когда я принимался писать свои элегантные репортажи о мировой моде, чертовы тараканы выпрыгивали из печатной машинки. Я бы, конечно, переехал в гостиницу почище, но эта была очень удачно расположена — в самом сердце модного квартала. Выглянув в окно своего номера, я видел мастерскую Кастильо, а из туалета в коридоре — салон Pierre Cardin. Ванная в отеле была общая, и горничная вечно жаловалась, что я чаще других постояльцев принимаю ванну. Поэтому с меня брали двойную плату: по шестьдесят центов за ванну, ведь я наполнял ее выше пятнадцатисантиметровой глубины. Как-то вечером я прохлаждался в ванне, когда в комнату случайно заглянула горничная и увидела, что я наполнил ванну до краев. Она чуть не упала в обморок, увидев, сколько воды я потратил. При этом моя нагота ее не смутила ничуть.

Второе по срочности дело, которым мне пришлось заняться в Париже, — просмотреть кипы приглашений и рассортировать их по степени важности. Каждый день меня ждали на пяти показах и пяти вечеринках. График парижских показов раздражал даже бывалых журналистов. В отличие от итальянцев, которые организуют общий показ в большом бальном зале, куда усаживают всех, французские кутюрье устраивали свои показы в разных местах, причем время нередко совпадало с временем показа у конкурентов. В крошечных салонах никогда не открывали окна, даже двести человек в таком маленьком помещении сидели бы друг у друга на головах, но в Париже их было восемьсот. Репортеры из газет и журналов, с радио и телевидения ждали, когда же их пустят на премьерный показ. Что это была за кутерьма! Мне обычно присылали приглашения на второй или третий показ в лучшие дома. Но газетному репортеру очень важно попасть именно на премьеру и выпустить репортаж одновременно с конкурентами. Так что в первый день мне приходилось бегать по парижским улицам от одного кутюрье к другому и объяснять, почему я должен попасть на показ именно сегодня. Встречая жесткое сопротивление, я говорил, что моя газета просто не станет публиковать репортаж, если он поступит позже, чем репортажи конкурентов. Как правило, это срабатывало, и на показе я стоял, втиснутый в угол вместе с пятьюдесятью такими же несчастными, выбившими себе место таким же образом. Это был сущий ад, и неважно, какую газету ты представлял, пусть даже самую авторитетную. А вы бы видели продавщиц, выстроившихся на парадной лестнице в черных платьях, точь-в-точь хищные птицы: во всех модных домах они одинаковые и никого не пускают без приглашения. Настоящие церберы высокой моды, они получают истинное удовольствие, мучая нас, журналистов. Наверное, это их месть за непостоянство прессы — ведь сначала журналисты локтями пробивают себе дорогу на показы, а посмотрев коллекцию, часто выходят, задрав нос, и громким шепотом сообщают, что зря потратили время. Но если вас не пускали, проще было сразу удавиться от стыда — ведь конкуренты видели, кто был на показе, а кого не было. Я знал некоторых редакторов модных журналов, ходивших на все вечеринки и показы, лишь бы конкуренты потом не написали, что их не пригласили. Разумеется, американская пресса была озабочена этим не так сильно, как несчастные европейцы, — ведь за нашей спиной всегда стояли богатые байеры. Бог нам в помощь, если наши байеры перестанут покупать! А наблюдать за перепалками английской и немецкой прессы всегда было очень занимательно. Такое ощущение, что Вторая мировая все еще была в самом разгаре.

Показ Dior был сродни покорению модного Эвереста: для всех газет мира его имя было подобно заклинанию, ведь оно всегда попадало на передовицы. Естественно, именно в роскошном салоне Dior велись самые ожесточенные битвы за места. Все вели себя так, будто речь шла о попадании в рай, а не на модное дефиле. Вы бы слышали, какими эпитетами награждали друг друга дамочки из модного бомонда, сражавшиеся за стулья, — любой водитель грузовика зарделся бы. Мне было нечего бояться, так как я всегда стоял у подножья лестницы и разглядывал одежду через оперный бинокль.