В финале на подиум вышли модели в восхитительных бальных платьях, а кровообращение в моих ногах прекратилось окончательно. Когда показ закончился, все бросились к выходу, забросив в угол золотые стулья, в салон вышел дизайнер Dior, и женщины в истерике бросились к нему целоваться, обливаясь слезами радости. Толпа ринулась вниз по лестнице, а шестеро дворецких, наоборот, пошли наверх, держа высоко над головой подносы с шампанским. Это было подобно восхождению на Эверест в ураган. Я же сидел на ступенях, парализованный, и меня чуть не затоптали до смерти, пока я пытался размять затекшие ноги. Каким-то чудом я умудрился выбраться на улицу, а через полчаса та же самая сцена разыгралась на показе уже другой коллекции. Но я рад сообщить, что спустя несколько сезонов мое тело стало совершенно нечувствительным к таким мучениям. Мне даже кажется, что если бы можно было просто войти, сесть и спокойно посмотреть коллекцию, меня бы это расстроило. Без давки уже не так интересно.
Путешествие по модным салонам Парижа дарило море вдохновения, особенно когда мне доводилось бывать в салоне Chanel и своими глазами лицезреть эту восьмидесятилетнюю Ведьму Запада, Коко собственной персоной, раздающую последние приказы наверху зеркальной лестницы: там подшить, тут убрать. Вот что я увидел в ее салоне на показе коллекции 1965 года.
Врата в рай моды отворила сама богиня, великая мадемуазель Коко Шанель, хотя, на мой взгляд, створки слегка потускнели, а скрипящие петли не мешало бы смазать. Шанель открывала эти таинственные жемчужные двери дважды в год, и многочисленные представители модной прессы занимали назначенные места. В этот раз нескольким десяткам журналистов, включая одного редактора Harper’s Bazaar, не удалось прорваться сквозь кордон, охраняемый местным святым Петром. Наверху, в райском саду высокой моды, где стены от пола до потолка были зеркальными и отражали каждое неверное движение гостей и вспышку камеры, огромные лампы с зелеными абажурами — такие вешают над боксерским рингом — освещали дорогу моделям, апостолам модного бога. В день премьерного показа у гостей был обычай: все приходили в оригинальных костюмах Chanel. Можно было подумать, будто это новая униформа для допущенных в рай. Женщины сидели в ряд, положив ногу на ногу, и вашему взору представали десятки туфель с открытой пяткой — одинаковых, бежевых, с черными носами. Дамы из журнала Vogue, как всегда, восседали на громадном диване эпохи короля Якова, обитом бежевым бархатом. Три из четырех были в униформе — самом популярном костюме прошлого сезона, — а их тощие шеи обвивали несколько метров тонких золотых цепочек — фирменный знак Chanel. Рассадка в салоне весьма напоминала картину Судного дня, какой я всегда рисовал ее в своем воображении, дамочки из Vogue играли роль судей. Справа от них расположились New York Times и французский журнал Elle, а слева — Harper’s Bazaar (этих изгнали в чистилище, так как они не поддержали возвращение Chanel в мир моды). Легендарная зеркальная лестница знаменовала путь к вечной жизни для тех, кто сидел на ступенях у ног великой богини моды; та наблюдала за происходящим с верхней ступени, укрывшись от любопытных глаз простых смертных, сидевших в нижнем салоне. В том году, как обычно, на лестнице сидели только мужчины (весьма привлекательные), но одному не повезло: ему досталась роль падшего ангела. Это был издатель одной нью-йоркской газеты о модной индустрии, который в предыдущие годы всегда сидел у самых ног великой Шанель и держал ее за руку во время показа. На этот раз он ютился на самой нижней ступени лестницы и ни разу не поднялся наверх, чтобы поприветствовать свое бывшее божество. У подножия лестницы стояли три десятка золотых стульев, предназначенных для частных покупателей. За пару секунд до начала показа известная английская журналистка, сидевшая рядом со мной, вскочила и осыпала Шанель проклятиями, которые слышали все. Оказалось, эту влиятельную англичанку тоже изгнали в чистилище за неблагоприятные отзывы. Показ запаздывал уже на сорок пять минут, вверх и вниз по лестнице сновали швеи в белых фартуках с костюмами в чехлах. Отдельные храбрецы в зале начали хлопать в ладоши, как делают в кинотеатре, когда кино задерживается. Но их никто не поддержал, так как большинство собравшихся боялись даже покоситься в сторону Шанель из страха навлечь ее гнев, который и так уже клокотал из-за задержки с показом. Шанель была той еще мегерой и могла вышвырнуть всю эту шикарную толпу на улицу, лишь щелкнув пальцем. С появлением на подиуме первой модели в зале наступила мертвая, пугающая тишина: такая воцаряется, лишь когда сам папа римский входит в зал для аудиенций. Модели еле шевелились, как на похоронах, чтобы полная энтузиазма публика могла разглядеть все новые детали каждого твидового костюма.