Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Среди лондонских заведений, предназначенных для разыгрывания фарсов, позерства и окутывания ореолом загадочности, все труднее найти что-то действительно стоящее. Это же место по-настоящему неординарное, естественным образом необычное и эксцентричное, и решительно отличается ото всех других пабов, которые просто обманывают. Во-первых, здесь по-прежнему шумно, и во-вторых, здесь еще не повывелись настоящие кокни. Они здесь уживаются с самыми безумными авангардистами и с вашим покорным слугой… автором этих заметок из беспокойной неизвестности. (Нет, я кривлю душой. Неизвестность, конечно, но не беспокойная – в этом пабе познали искусство дипломатии.)[364]

Своим успехом бутик Bazaar был в первую очередь обязан «всеядности» новой богемы, к которой принадлежала Квант. В своей заметке о «родных местах», опубликованной в знаменитом «Лондонском деле» Лена Дейтона (1967), Ник Томалин проводит различие между группой хэмпстедских левых, основанной еврейскими интеллектуалами в 1930-е годы, и послевоенными бунтарями из Челси, которые руководствовались устремлениями более материалистического толка и «собирались не за чашкой кофе и не на митингах, а в кофе-барах и бутиках». Они выражали недовольство жесткой экономией и коллективистскими тенденциями в рамках концепции «государства всеобщего благосостояния» и были «скорее анархистами, чем коммунистами». Итак, аудиторию Квант заботила не столько смена политического строя и общественное процветание, сколько свобода личного самовыражения. Томалин презрительно отзывался об этой молодежи: «Они бежали не из Освенцима, а из Танбридж-Уэллса, Уилтон-хауса и Элис-Спрингс. <…> Они бросили вызов не Гитлеру, а собственным папашам»[365].

Квант предлагала этой аудитории одежды в стиле ушедших в отрыв студентов-гуманитариев. Это имел в виду джазовый музыкант и прозаик Джордж Мелли, когда писал, что гений Квант заключался в ее дерзкой «насмешке над всеми правилами британской моды»[366]. Помимо поколенческого бунта, который был для Квант, безусловно, основным источником творческой энергии, она находила вдохновение в идее меритократии (что было довольно лицемерно, ведь среди ее приятелей и клиентов были люди из привилегированных слоев) и непосредственно в городской жизни. Сама она объясняла свой успех тем, что «умела быть на шаг впереди общественных вкусов». «У меня постоянно возникают новые идеи, – говорила она Джонатану Эйткену, который в 1967 году работал над книгой о лондонских предпринимателях нового поколения. – Когда я хожу в клубы, вижу цвета на улице. Это что-то вроде дара. Тут мне не о чем беспокоиться»[367]. Такая целеустремленность обращала на себя внимание прессы, назначившей Квант новатором в моде и превратившей ее в пример для подражания. Бриджит Кинан из Daily Express вспоминала:

Наконец нашелся тот, кто создал одежду, о которой мы мечтали. Удобная, простая, не приталенная, приятных цветов и из простой ткани. Любому, кто ее надевал, она придавала молодости, отваги и бодрости. Неудивительно, что молодые журналисты ее превозносили[368].

Официальная версия событий умалчивала о том, какой авантюрой было открытие бутика Bazaar. Предприятие, имевшее проблемы с планированием, организацией учета и поставок, терпящее убытки, вызывающее обвинения в «архитектурном вандализме» со стороны Общества сохранения Челси, держалось, кажется, на голом энтузиазме Квант (первые модели на продажу были сшиты из ткани, из дорогущей купленной в Harrods ткани, на швейной машинке прямо у нее на квартире). Такое неунывающее любительство привело, вопреки ожиданию, к успеху, определив лицо бренда, который стал органичной частью локальной культуры. Воспоминания Квант об этом времени похожи на описание сборов в большое путешествие из детских книг Энид Блайтон: «Мы воображали попурри из одежды и аксессуаров… свитера, шарфы, женские сорочки, шляпки, украшения, всякая всячина. Дадим этому имя Bazaar. Я буду закупщиком. Александр дал 5 тысяч фунтов, полученные от родителей на двадцать первый день рождения, Арчи готов был вложить столько же»[369].