Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Некоторым из тех, кто в 1980-е годы торговал на Кэмденском рынке, в частности Уэйну Хемингуэю с его лейблом Red or Dead, удалось закрепиться в коммерческой британской моде и добиться большего успеха, нежели тем выпускникам художественных колледжей, о которых писала Макробби и которых любила глянцевая пресса. Хемингуэй избрал иную творческую стратегию. Перебравшийся в столицу с севера, отучившийся на географа в расположенном неподалеку Университетском колледже, он был аутсайдером и не стеснялся этого. Он вспоминал, как в компании шестиклассников приехал в Лондон из Моркама: «мы все знали, чего хотим – отправиться на Кингс-роуд и купить одежду в бутике Seditionaries Вивьен Вествуд. Переступив порог, мы ошалели. <…> Я чувствовал, что меня подло обманули. Разве это панк, подумал я, – это всего лишь дорогая одежда для среднего класса. Я был абсолютно разочарован. Я хотел уйти оттуда с чемоданами, набитыми одеждой, но ничего не мог себе позволить»[508].

Обжившись в Лондоне, Хемингуэй открыл для себя Кэмденский рынок, предлагавший более приемлемый и посильный способ критиковать элитистские взгляды, которых придерживался тесный круг столичной модной элиты. Кроме того, свободная рыночная система позволяла строить бизнес-империи в старых традициях лондонского предпринимательства, и Хемингуэй брал пример скорее с торговца подержанными машинами, нежели с надменного художника-дизайнера.

С 1981 года Хеммингуэй и его партнер создали сеть из 16 киосков с подержанной и серийной одеждой в уличном стиле для студенческой и туристической аудитории. Одежду они находили на благотворительных базарах и в магазинах и на гаражных и складских распродажах, и хотя он не диктовал моду, а всего лишь следовал ей, Хемингуэй обращал свою осведомленность о последних стильных тенденциях в собственную выгоду. К середине 1980-х киоски Red or Dead набрали уже достаточную популярность, чтобы отобрать часть клиентуры у Holt’s, – они начали торговать ботинками и туфлями Dr Marten’s. Коммерческие и творческие связи укреплялись: Dr Marten’s интересовались мнением Хемингуэя по поводу новой продукции, а позже стали выпускать линейку обуви и одежды под лейблом Red or Dead. В 1986 году компания открыла свою первую постоянную торговую точку на Руперт-стрит, а в 1989 году Хемингуэй провел первый подиумный показ. Прибыль оказалась такой огромной, что к 1996 году он успел дважды продать свою долю в компании[509].

Сегодня от Red or Dead осталась только память; их фирменные ботинки на платформе и грубые ретропринты выглядят по-детски невинно. Хемингуэй, успевший прославиться уже под собственным именем, время от времени привлекает к себе внимание, то комментируя торжества в честь золотого юбилея королевы Елизаветы II в 2002 году для BBC, то провоцируя общественную дискуссию о моральном и эстетическом банкротстве современной моды. И хотя я здесь не хотел бы сравнивать между собой две траектории развития брендов Red or Dead и, более хаотичную, Body Map – два предприятия, которые начинались с прилавков, расположенных всего в метре друг от друга, демонстрируют, как обогатил модную мифологию Лондона Кэмденский рынок. Теоретик моды Кэролайн Эванс убедительно описывает внутренние противоречия и удивительные откровения столичной модной мифологии конца XX века. Она рассматривает деятельность молодого поколения лондонских дизайнеров (в частности, выпускницы Центрального колледжа искусства и дизайна им. Св. Мартина Шелли Фокс) в ремесленных и богемных кругах Ист-Энда и связывает архитектурный контекст, эстетический и коммерческий аспекты работы Фокс с поддерживающими хрупкую экологию столичной моды отношениями между духом места и капиталистическими устремлениями. Эванс пишет:

В архитектуре проблемы начинаются с щелей: растет плесень, расцветает грибок. Впрочем, в модном бизнесе щели – это возможность развиться своеобычному, скромному и причудливому лондонскому дизайну и производству[510].

Рон Арад, дизайнер мебели из Кэмдена, вторит похвале, которую Эванс возводит темным уголкам лондонской моды, в своей прощальной речи Кэмденскому рынку, чья угловатость грозила превратиться в одутловатость как под воздействием волн гомогенизации и глобализации, так и вследствие ужесточения законодательства в области городского планирования. Он превозносит рыночную культуру, которая объединяет красоту и уродство, и воздает должное этому моменту невероятной продуктивности в истории лондонской моды: