Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Таким образом, индивидуализм в одежде в сочетании с соблюдением правил приличия стал рекламной идеей, которую впервые использовала Темпест. Как она вспоминала, «мода на одежду менялась, и в салонах Морриса, откинувшись, сидели томные женщины, завернутые в платья от Liberty. Они носили огромные куски необработанного камня в качестве брошек, а на их запястьях гремели браслеты. Я это не носила»[196]. Вместо того чтобы следовать моде на эстетскую или цыганскую одежду, которая увлекла так многих членов театрального сообщества, она предпочитала более изысканный стиль, который высоко ценили ее почитатели из пригородов и провинции, и одевалась «аккуратно, а не с артистической небрежностью». Ее личный стиль был задуман как продолжение сентиментальной моральности, реакционного политического мироощущения и веры в необходимость «поддерживать внешний вид на уровне», который так нравился ее растущей аудитории, состоящей из представителей низшего среднего класса. Этот стиль предвосхитил концепт консервативной современности, который будет определять вкусы после Первой мировой войны. Ее биограф отмечает, что «ее чувства по отношению к одежде глубоки и серьезны. Самоуважение, смелость, ответственность по отношению к окружающим – вот слова, которые она будет использовать, когда станет объяснять, почему для нее так важно, что на ней надето»[197]. Эти качества она смогла в полной мере продемонстрировать при разработке или выборе сценических костюмов после того, как ушла из труппы Эдвардса, чтобы блистать в роли Нелл Гвинн в «Англичанке Нелл», поставленной в театре принца Уэльского в 1900 году. Нелл стала иконой английской женственности на рубеже столетия, в годы, отмеченные ура-патриотизмом, а «знаменитая шляпа с большими полями из белого шифона, подбитая желтым и украшенная большими черными и оранжевыми перьями», которую она надевала в последнем акте, обеспечила ей народную любовь.

Независимость Темпест как актрисы подчеркивалась тем, что она требовала лично контролировать собственный гардероб. Один из первых журналистов, пишущих о моде и стиле жизни, мисс Ариа, в интервью для книги (1906) об истории костюма выяснила мнение актрисы о подобающем фасоне платья: «Мне кажется, для модельера актриса – это лишь оттенок в его общей цветовой схеме. Только это, и больше ничего! Я убеждена, что один и тот же костюм не может выглядеть одинаково на высоких, величественных женщинах и таких маленьких и курносых, как я!.. Я всегда полагала, что актриса должна вносить значительный вклад в придумывание и создание сценической одежды, потому что она знает, что из этого получится, намного лучше мужчины»[198]. Очевидно, ее собственные усилия в этом направлении давали необходимый результат, потому что три года спустя, в 1909 году, Джеймс Дуглас описывал впечатление от того, как и в чем она появилась на сцене, в столь же восторженных интонациях, как будут писать о звездах кино в золотую эру Голливуда:

Мари Темпест – это последний крик в области комедии о женской хитрости. Ева, если бы увидела ее одежды, смотрела бы на них не отрываясь и без слов… Мари Темпест невыразимо искусственна и божественно поверхностна, от изящной шляпки на ее нарядной головке до рыже-золотых волн ее волос, от капризных завитков возле ее капризных ушей до непослушного вида ее непослушной юбки. Она принадлежит своей одежде… [Мари Темпест] добавляет простоте нового ужаса… Ее отполированная яркость не имеет ничего человеческого, потому что она улучшила естество настолько, что стала противоестественной… Она абсолютный сплав тела и души, чудесный союз всех чувств, все у нее работает в полном порядке, от первого волоска до последней ресницы, это постоянный бурлящий триумф тщательно рассчитанной гармонии и точного дизайна и безупречной симметрии. Мари Темпест – это смесь Лонгшана и Рю де ла Пэ, Трувиля и Монте-Карло, Диеппа и Динара[199].