Там, где идут «быки», понтуются, швыряя мимо урн «бычки»,башку втянула в плечи улица, в карманах сжавши кулачки.И вдоль неё, активней трития, плывут, прогнав печаль взашей,плоды нетрезвого соития со сквозняком промеж ушей.Их речь, как шелуха арахиса, слух отравляет, как зарин;и остаётся лишь шарахаться, спиной влипая в плоть витринпугливым пациентом Кащенко, с катушек съехавшим малёк,нащупывать рукой дрожащею в кармане тощий кошелёк.Расчертыхается уборщица, в их временной попав разлом.Их куртки дутые топорщатся «пером», кастетом и стволом.Спортивной поступью Газзаева по глянцу городских огнейони проходят, как хозяева объятной Родины своей.В который раз разряд неоновый вольётся в пластик и гранит…Утихнет гомон гегемоновый и гогот пьяных гоминид,свершится ведьминское таинство, обряд, который всем знаком.Они уйдут, а мы останемся, как валидол под языком.Бывали беды и бедовее. Как прежде, шхуна на плаву.Интеллигентское сословие, щипай привычную траву,ведь выжило — как это здорово! — чтоб выдохнуть по счёту «три»в седое небо, до которого не дотянуться, хоть умри.
Река
На последних запасах веры, утратив пыл,разучившись давно судьбу вопрошать: «За что же?!»,ты бредёшь вдоль реки, чьё название ты забыл,и зачем ты бредёшь, ты не можешь припомнить тоже.Но идти почему-то надо — и ты идёшь,и тугая вода в неизвестность змеится слепо.С неподвижных небес тихо падает серый дождьи не свежесть несёт, а осклизлую сырость склепа.Ни друзей, ни любви, ни окрестных чужих планет,лишь угрюмая тишь да несбывшиеся приметы…Здесь понятия «время» практически больше нет.Где ты был, как ты жил — никому не нужны ответы.В отощавшей твоей котомке еда горька,да во фляге с водой — отвратительный привкус гнили.А в пространстве вокруг нет ни ветра, ни ветерка,а посмотришь наверх — ни луны нет, ни звездной пылиВдоль размякшей тропы равнодушны и дуб, и тис…Ты идёшь и идёшь, потому что богам угодно,чтоб нашёл ты то место, где Лета впадает в Стикс,и реканаконец-тостановится полноводна.