Моё!

Лаура наскоро причесалась. Она заставила себя посмотреть в зеркало. В глазах был стеклянистый блеск: либо возбуждение, либо безумие – она не могла понять, что именно. Но одно она знала наверняка: ждать в этом доме, день за днем ждать известий о своем ребенке – это точно сведет ее с ума. Марк Треггс может ничего не знать о Штормовом Фронте. Он может вообще ничего такого не знать, что может ей помочь. Но она едет в Чаттанугу, чтобы его найти, и ничто на свете ее не остановит.

Она надела черные кроссовки «Рибок», положила пистолет и коробку с патронами в чемодан вместе со щеткой для волос. Ее взгляд упал на кучку обрывков фотографий. Ребром ладони она смахнула их в мусорный бак. Затем взяла чемодан, надела коричневое пальто и пошла в гараж. Мотор «БМВ» завелся с горловым ворчанием.

Лаура выехала из дома на Мур-Милл-роуд и не обернулась назад.

Глава 2 Свистун с губной гармошкой

Чаттануга – это город, который как будто остановился во времени, как заржавелые карманные часы. Широкая река Теннесси обтекает его, федеральные дороги пронзают его сердце, железные дороги связывают склады и фабрики с другими складами и фабриками; река, федеральные шоссе и железные дороги входят в Чаттанугу и покидают ее, но Чаттануга остается неизменной, как выцветшая девица, ждущая некоего поклонника, давно мертвого и похороненного. Она отворачивает лицо от современного и тужит по тому, что никогда не вернется вновь.

Над Чаттанугой тяжело нависает гора Лукаут – вдовий горб увядшей девицы. Это именно ее увидела Лаура, прежде чем показался город. При виде ее – появившейся сперва как сиреневая тень на горизонте – Лаура сильнее нажала на газ. Через восемнадцать минут после поворота с федерального шоссе на Германтаун-роуд она нашла автомат с телефонным справочником и стала искать М. К. Треггса. Адрес: Хильярд-стрит, 904. Лаура купила на бензозаправке карту города, обозначила на ней Хильярд-стрит и попросила заправщика рассказать, как туда лучше проехать. И снова поехала по яркому полуденному солнцу к северо-восточной окраине Чаттануги.

По этому адресу оказался небольшой каркасный деревянный дом среди группы таких же домов через дорогу от торгового центра. Он был выкрашен бледно-голубой краской, и лужайка перед ним размером с почтовую марку была превращена в сад камней с дорожкой из гальки. Стандартный пластиковый почтовый ящик с нарисованными иволгами. На ветке дерева качалась привязанная на веревке шина, а на подъездной дорожке стоял белый «юго» с пятнами ржавчины. Лаура затормозила перед домом и вышла. Легкий ветерок шевелил ее волосы и заставлял звенеть, щелкать и звякать пять-шесть ветряных колокольчиков, которые свисали с балок веранды.

Яростно залаяла собака у соседнего дома. Большой коричневый пес за оградой из цепей, отметила Лаура. Она взошла на крыльцо и позвонила в дверной звонок под аккомпанемент ветряных колокольчиков.

Внутренняя дверь открылась, но застекленная наружная дверь осталась закрытой. Осторожно выглянула стройная маленькая женщина с заплетенными каштановыми волосами.

– Могу я быть вам полезной?

– Я Лаура Клейборн. Я звонила вам из Атланты. Женщина просто смотрела на нее.

– Я звонила вам в одиннадцать, – продолжала Лаура. – Я приехала поговорить с вашим мужем.

– Вы.., та леди, которая звонила? Вы приехали из Атланты?

Она моргнула. До нее доходило медленно.

– Именно так. Я вам передать не могу, насколько важно, чтобы я поговорила с вашим мужем.

– Я знаю, кто вы. – Женщина кивнула. – Вы та, у которой похитили ребенка. Мы с Марком об этом говорили. Я же знала, что слышала ваше имя!

Лаура стояла, ожидая. Затем женщина сказала:

– Ой! Входите, пожалуйста!

Она открыла задвижку передней двери и широко распахнула ее, чтобы впустить Лауру.

В дни своего студенчества Лаура бывала во многих комнатах общежитии и обиталищ хиппи. Ее собственная квартира была очень здорово хиппизирована или по крайней мере сходила за такую в университете Джорджии. Этот дом немедленно вернул ее к тем дням. Он был полон дешевой мебели, ящики служили полками для книг и грампластинок; стоял большой оранжевый набивной стул с печатью «списано» и бежевая софа, на которой явно спали не первый десяток лет. У стен стояли вазы с засохшими цветами, а на стенах висели настоящие, подлинные плакаты Маккоя в черном свете. На одном – астрологические символы, на другом – трехмачтовый корабль на фоне полной луны. Деревянная резьба на стене гласила: «ПУСТЬ БУДЕТ». Совершенно определенно доносился аромат клубничного благовония и готовящейся на кухне чечевицы. Толстые полусгоревшие свечи – из тех, что делаются с хитрыми восковыми узорами и лентами разных цветов, стояли на стойке рядом с книгами, среди которых были работы Калила Габрана и Рода Мак-Кюена. В конце коридора висел плакат: «Война – это нездорово для детей и прочих живых существ».

Ощущение возврата на много лет назад было бы полным, не будь разбросанных по полу игрушечных робокопов и приставки «Нинтендо» на телевизоре. Женщина с косой собрала робокопов.