Мое безумие

– А что я сделала вчера? Что же такого я сделала вчера… хм. – Риган задумчиво постукивает себя указательным пальцем по губам. – Я много чего сделала вчера. Вам придется просветить меня, рассказать, что я такого натворила.

– Вставай.

Не давая ей ответить, Элис рывком поднимает Риган за руку.

– Ну-у-у-у, – ухмыляется Риган. – Если вы и дальше будете так хватать пациентов, то не выиграете конкурс «Лучший сотрудник месяца».

Элис отпускает ее.

– А теперь, прежде чем вернуться в «свою комнату», могу я быстренько курнуть?

– Нет. Ты потеряла право курить.

– Что за фигня?!

– Курение запрещено. Ты знаешь правила, Риган.

Они обе выходят из комнаты, но из коридора все еще доносятся их голоса.

Я нервно смотрю на входную дверь. Это смешно, но я все еще жду, когда в нее войдет Синклер. Я его не помню. По крайней мере, пока. Но я знаю, что он может помочь мне с моим прошлым.

Его глаза преследуют меня.

Прошлой ночью мне снились эти глаза. Они смотрели на меня так же пристально, как и вчера. Но это было не в Фэйрфаксе. Моя память не зафиксировала, где именно. Помню лишь пахнущий цветами воздух и большой стол, разделяющий нас двоих. Его губы шевелились, но я не смогла разобрать ни единого слова. Затем он очень медленно потянулся через стол к моей руке. Все ближе и ближе. Он навис надо мной, а потом я проснулась.

Никогда еще я так отчаянно не хотела вновь погрузиться в сон.

Какая-то часть меня думает, что если он заглянет в гости, то я смогу собрать воедино осколки этого сна. Но время движется вперед.

В этот момент в дверь входит моя мать, как она делает каждую субботу ровно в одиннадцать. Дождь или солнце, она все равно здесь.

Она расскажет мне все последние новости, кроме Фэйрфакса: про друзей, семью, последние события, сплетни. Запретных тем нет. Кроме моего мужа. Стоит мне заговорить про Уэса и его визиты, как она умолкает и пытается сменить тему.

Я вижу, как она записывает свое имя в журнале и направляется к моему столику. Она улыбается мне. Увы, в ней ничего не осталось от той женщины, которая улыбалась мне, когда мы много лет назад рассматривали мои свадебные фотографии. Ее улыбка вымученная, она никогда не достигает ее глаз.

– Рада тебя видеть, дорогая, – говорит мать.

Прежде чем сесть, она подходит ближе и обнимает меня. Меня тотчас обволакивает цветочный аромат ее духов. Затем она отстраняется и придирчиво меня осматривает. В ней ничего не изменилось. Она безупречно выглядит. От черных волос со стрижкой каре, идеально отглаженных черных брюк до темно-синей рубашки и туфель на каблуке.

– Как ты?

– Нормально, – как обычно, отвечаю я.

В глубине души мне не терпится рассказать ей о сегодняшнем дне: о фотографиях, о воспоминаниях. Обо всем. Но если наше прошлое и научило меня чему-то, так это тому, что, по ее мнению, я тоже лгу. Она не верит мне, когда я говорю ей, что Уэс жив.

Она кивает, судорожно сжимая сумочку, как будто другие пациенты выхватят ее у нее из рук.

– Замечательно, – отвечает она.

Она обводит глазами комнату, пару секунд наблюдая, как в углу хрупкая пациентка играет в шашки. Поймав на себе взгляд моей матери, та вскакивает со своего места. Я отмечаю, что подол больничной пижамы доходит ей до колен. Девушка стоит прямо перед моей матерью.

– Бууу! – кричит она.

Моя мать вздрагивает, а медсестра немедленно уводит девушку, велев ей спокойно играть в шашки, иначе с нее снимут баллы. Девушка начинает рыдать. Глубокие, надрывные завывания, от которых болит даже мое сердце. Такие вопли обычно вырываются в коридор, проникают сквозь щели дверей и разносятся по всему зданию. Именно из-за них у психиатрических клиник дурная репутация.

– Я не видела ее там. – Она чистит рукава своей рубашки, как будто пытается стереть с себя сумасшествие.

– Как твои дела? – спрашиваю я.

Мать мгновенно оживляется.

– Превосходно! Вчера был женский обед. Просто прелесть. Тебе бы понравилось.

– Это хорошо, – говорю я, хотя внутри сомневаюсь. Вряд ли бы мне понравилось.

В течение следующих нескольких минут мать грузит меня рассказами обо всем в своей жизни. Если вы думаете, что за неделю мало что изменилось, то вы неправы. Только не у моей матери.

Она вечно перескакивает с одного события на другое.

Я ерзаю на стуле.

– Послушай, я хотела кое о чем с тобой поговорить.

– О чем?

– Просто хотела кое-что узнать о моем прошлом.

– Ну ладно… – медленно соглашается она.

– Какой была моя жизнь до Фэйрфакса?

На ее лице появляется ласковая улыбка. Она протягивает руку через стол и накрывает мои руки своими.

– Она была прекрасной. Абсолютно прекрасной.

Искренность в ее голосе невозможно подделать.

– У меня вчера был посетитель.

Ее плечи напрягаются. Спина становится прямой и жесткой, как шомпол.

– Кто?

– Синклер Монтгомери.

Его имя повисает в воздухе между нами. По ее взгляду видно: она знает, что мне известно про черный список. Но она молчит, не говоря ни слова в свое оправдание.

– У персонала есть список, кто может, а кто не может меня навещать?

– Да, но…

– Кто еще в этом списке? – перебиваю ее я.

Моя мать бледнеет.

– Не поняла?

– Кто еще в этом списке?

– Синклер и Рене.