Мое чужое сердце

Ричард, дорогой,

по-моему колледж очень сильно изменил Лорри. Пока она жила дома, то все время пребывала в тени сестер. У них были сильные характеры. Такой же, полагаю, был и у Лорри. Но к тому времени, когда она подросла, они уже поднабрались опыта. Получилось, что она не могла с ними тягаться.

Но в то же время она была наделена силой, которая отличала ее.

Было такое ощущение, будто в ту минуту, когда она покинула дом и стала жить самостоятельно, она сделалась самой сильной из трех. Она словно бы копила силу. Словно она всегда была наделена силой, просто ждала, когда пустить ее в ход.

Всегда забываю, что ты не знал ее, пока ей не перевалило за двадцать.

Жаль, что не посвятила тебя в то, что ты пропустил.

Любящая тебя

Майра

P.S. Береги себя, Ричард. Я беспокоюсь за тебя.

Дорогая Майра,

а что, если Вида курит?

Почти всю вчерашнюю ночь я не спал. Задремал было на полчасика, а потом проснулся и принялся думать: нет никакого способа увериться в том, что Вида хорошо заботится о сердце. Что, если она курит или не ест ничего, кроме сильно прожаренной пищи?

Я не затем отдал сердце, чтобы с ним плохо обращались.

Но потом пролежал весь остаток ночи без сна, потому как понимал: даже если она плохо заботиться о сердце, я с этим ничего поделать не могу.

Считаете ли вы это нормальной озабоченностью? Или я и на самом деле перегибаю палку?

Клянусь, я больше сам не могу понять.

От этого страшно.

С любовью,

Ричард

P.S. Я тоже за себя беспокоюсь.

Пространство «может быть»

Вида позвонила мне из дому. Я заметил, как изменился телефонный номер вызывающего абонента на определителе. Было поздно. После часу ночи.

– Я уже дома, – сообщила она.

– Я так и понял, – отозвался я.

– Вы так и не навестили меня в больнице еще раз. Вы говорили маме, что приедете.

– Вообще-то, обещания я не давал. Сказал, что попытаюсь.

– И?

Мне хотелось спать, и прозвучавший вопрос показался трудным.

– И… что?

– Так вы попробовали?

Долгая пауза, во время которой я соображал, то ли мне возмутиться, то ли обидеться, то ли извиниться. То ли по чуть-чуть от всего.

– Есть вопрос, который я собирался задать вам, Вида.

– Ладно. Спрашивайте.

– Вы курите?

– Нет. Я не курю.

– Курили когда-нибудь?

– Ни разу. Ни единой сигаретки. По правде, не могла себе этого позволить, понимаете? И без того с организмом проблем хватало. Кроме того, никогда не могла освободиться от мамулиной опеки достаточно надолго, чтоб сделать что-то украдкой.

Довод был веский. Я о таком раньше и не подумал. Лежал в постели с телефоном в одной руке, а другую закинул за голову. Уставился в потолок и чувствовал странное облегчение. Почти удовлетворение.

Однако потом меня осенило: я ведь ей только на слово поверил. А в такого рода делах человек и соврет – недорого возьмет. В особенности та, кто курит, когда это запрещено.

– Тогда позвольте задать вам еще вопрос. Вы когда-нибудь лжете?

– Нет. Никогда. Я всегда говорю правду.

– Никто не говорит правду всегда.

– Я уже четко усвоила, что это необычно, – сказала она. – Но я всегда говорю правду. Не знаю почему, но в этом я отличаюсь от почти всех. Но я всегда говорю правду.

Пауза. Молчание. Во время которого я раздумываю, насколько же глупо спрашивать человека, не обманывает ли он. И полагаться на то, что ответ будет честным.