Мое чужое сердце

«Я все равно прямо туда еду, – сказал я. – Какое тут может быть беспокойство?»

И она согласилась. А поскольку я вполне уверился, что она знает, что я стараюсь узнать ее, я мог только прийти к выводу, что и она, должно быть, хочет, чтоб я постарался, и я ликовал.

На следующее утро в семь часов я доехал от стоянки кемпинга до «Сторожки», и она уже поджидала меня, у ее ног на дорожке лежал громадина-рюкзак.

Мы направились на север по дороге 67, болтая о чем-то, о чем, я в точности не помню. Очень может быть, делились сведениями о состоянии наших ног, особенно четырехглавых мышц и ахиллесовых сухожилий. Во всяком случае, вполне разумно предположить такое. Люди, только что ходившие по горам каньона, склонны к разговору о мышцах своих ног. Это приходит с территорией. В буквальном смысле.

Потом мы добрались до одного из этих милых альпийских лугов.

«Знаете, – сказал я. – По пути сюда меня по-настоящему подмывало остановиться и лечь, вовсю раскинув руки, на траве одного из этих лугов, как маленькие дети раскидываются на свежем снегу. Вы знаете. Когда собираются сделать снежных ангелов».

«Что ж не легли?»

«Не знаю. Подумал, глупо покажется».

«Остановите машину», – попросила она.

«Да не хочу я на самом деле. Так, просто сумасшедшая мысль».

«А я хочу. Я хочу лечь. Остановите машину».

«Слишком поздно. Уже проехали».

«И что? Сдайте назад. За нами никого нет».

Я затормозил. Глянул в зеркальце. Она была права. На дороге, кроме нас, не было ни души.

Я пустил свою старенькую малышку задним ходом, проехал несколько ярдов, съехал на обочину и не успел еще остановиться полностью, как она уже выскочила из машины и бросилась бежать по траве, как счастливый маленький ребенок.

Я – за ней, перепрыгнув через низкое ограждение, и улегся рядом, достаточно близко, чтоб можно было разговаривать, но и не настолько близко, чтоб вызвать у нее раздражение. В конце концов, мы были относительно незнакомыми.

Было холодно. До того холодно, что на траве еще легкий иней лежал.

«А вы руки-то не раскинули», – сказала она.

«О. Точно. – Я исправил свой промах. – Никак не соображу, почему я этого не сделал, когда впервые о том подумал».

«Я тоже, – призналась она. – А вас обычно надо слегка подтолкнуть, чтоб помочь вам сделаться непринужденным?»

«О, нет. Нет. Совсем нет. Обычно мне требуется громадная доза помощи, чтобы быть непринужденным».

Она засмеялась (захихикала вообще-то), и этот смех стал радостным и радушным ответом на вопрос, который тарахтел у меня в голове с самого нашего знакомства. Я ей нравился. Об этом я мог судить по ее смеху. Уж слишком он был веселым, веселее, чем того на самом деле требовала ситуация. Наполовину заигрывающий, хотя, наверное, сознательно она такого и не хотела.

Кто знает? Кто на самом деле знает, что творится в чьей-то еще голове? Впрочем, я наверняка кучу времени потерял, рассуждая да беспокоясь об этом.

Так мы лежали какое-то время. Я следил, как туманными облачками восходило наше дыхание, любуясь, как легкий утренний ветерок гнал пар ее дыхания вдогонку за моим.

«Мне надо сделать признание», – выговорил я. Губы у меня онемели, и слова прозвучали так, будто у меня каша во рту.

«О, черт. Я знала. Я просто так и знала. Вы серийный убийца. Во всем есть подвох, ведь так? Такого, чтоб подвезти задаром, не существует».

«Я не серийный убийца».

«Ладно, тогда что же?»

«На самом деле я на Южную стену не собирался. До того, как выяснилось, что вы туда направляетесь, я хотел возвращаться домой. Мой изначальный план был просто поехать домой».

Долгое молчание.

«Что ж, в таком случае хорошо, что мы с серийного убийцы начали. Потому как с такого выгодного ракурса „сказитель маленькой белой лжи“ не так уж плохо выглядит в сравнении».

«Ладно, – выдавил я. – Спасибо. Подумаю».

Вновь лежали в молчании. Может, секунду-две. Может, три.

Потом она сказала: «Вы честно думаете, что я этого не знала?»

Возможно, в тот момент я уже знал, что проведу свою жизнь с нею. Или, возможно, что я лишь знал, что хочу этого.

Чего я точно не знал, так это того, что время, дарованное мне пробыть с нею, и в малой степени не растянется на всю мою жизнь.

Я встал и поехал дальше.

И тогда, и сейчас.

Только сейчас я поехал один.