Мое королевство. Бастион [СИ]

Он наклонился и потянул золотой кругляшок из камина, почему-то боясь обжечься. Но тот был холодным. Комиссар держал его за остатки цепочки, чтобы не смазать отпечатки пальцев, крутя перед собой. Потом уложил на подоконник и вскрыл при помощи ножа, надеясь, что для экспертов следы все же уцелеют.

Даль был почти уверен, что увидит портрет Ариши, но с полустертой миниатюры глянули на него не прозрачные ведьмины глазищи, а карие, теплые — государыни.

Как, не сломав ног, он скатился по лестнице, комиссар потом не смог бы сказать и сам. Он, до смерти перепугав секретаршу, ворвался в приемную Моны-Моны и схватил телефонную трубку, боясь, что связь уже разорвана. Холодный голос телефонной барышни слегка отрезвил и успокоил бурю у Даля в голове.

— Барышня, дайте столицу! 914, добавочный 18.

И, дождавшись ответа на линии, сухо произнес: «План „Очаг“. До моего возвращения». Вернул трубку на рога. И чувствуя, как слабеют колени, добрел и опустился на кожаный черный диван с фарфоровыми котятами на полочке в изголовье. Вяло отстранил руку секретарши со стаканом воды. Подумал, что у воды в графинах всегда омерзительный вкус. Даже если ее меняют регулярно.

И через четверть часа вернулся к башне.

— Что же вы, — упрекнул Даля Кайла. — Убежали, ключ не вернули. Не сказали ничего. Что же мне, до ночи тут сидеть?

Крапивин удивился вдруг проснувшейся многословности Иола. Похоже, его резкое бегство парня и впрямь удивило.

— А что, тебе приходилось сидеть здесь до ночи?

Кайл хмыкнул:

— Я чего, дурак по-вашему? Я и сочинять ничего не умею.

— А хотел бы?

Парень с крестьянской рассудительностью на круглом лице повернулся к двери:

— Чтобы потом сгореть, как эти? Ну, нет! Тут и охрана по ночам неохотно проходила. А эти… конечно, о покойниках хорошо или ничего, но я вам скажу, — он подался к Крапивину, обдавая запахом пищи: — Они собирались наверху после отбоя, и Александр Юрьевич читал им всякое. А потом они играли…

— А как относилась к этому Мона Леонидовна?

— Мона-Мона? Ну, как относилась, — Иол пожал плечами. — Обыкновенно. Тут монастырь же… А вы думаете? — парень испуганно подался назад.

Даль махнул рукой, стараясь его успокоить:

— Ты же сам сказал, что молния. И в прессе писали.

— Уга. Да.

— А что всякое он им читал?

Парень вытер кулаком нос:

— Про какого-то крысолова.

Взглянул на небо и снова на Крапивина:

— Вы давайте запирайте тут все и ключ мне верните. А то темнеет уже.

— Это облака, — механически заметил Даль и, передернув плечами, стал возиться с замком. Остро почувствовав вдруг продолжение, отзвук того, что металось здесь огнем, облизывая стены. Испепеляя призвавших его? Молния — объяснение для дураков. Для прессы. А здесь был прорыв абсолютного текста. Хотя, по идее, его не могло здесь быть. Сан, создатель, общее солнышко… Что же такое ты выпустил в мир? Девочка с глазами ведьмы, зачем ты влезла туда, куда тебя не просили?

Глава 2

Даль устроил себе резиденцию в этой гостинице, потому что здесь не было пажей, патрульных, делопроизводителей, назойливых лакеев, всей той шушеры, что сопровождала его в Твиртове и служебном управлении. Голосников здесь тоже не было, это он проверил еще на стадии проекта.

Даль любил смотреть на столицу с высоты десятого этажа, ходить по просторному, устланному вишневым ковром помещению и размышлять. Впрочем, сегодня ночной город с его огнями застил снег. Он лепился к стеклам огромными хлопьями, и вправду можно было представить и Снежную Королеву в санях, запряженных тройкой молочно-белых рысаков, и белых глухарей, и химер с вьющимися хвостами. Мир погряз в молочной глухоте, его словно и не существовало.

Особенно жутким было то, что метель случилась в конце сентября. Даль представлял себе напуганных обывателей, старающихся поскорее уйти с улицы, жмущихся к печам и каминам, сетующих на дороговизну дров и возносящих молитвы Корабельщику.

Крапивину не хотелось думать о причинах этого снега, он задернул шторы, отвернулся к окнам спиной и грел руки у огня, пока его не насторожило постукивание — точно здоровый турман клювом долбил в стекло. Какое-то время Даль игнорировал стук, но после подошел, держа под рукой оружие, и приоткрыл балконные двери.

Тут же канцлер Гэлад Роганский, пристукнув каблуками по заледенелым прутьям метлы, ворвался в апартаменты с метелью и клубами холодного воздуха. Бросил метлу у подоконника и сгорбился над огнем.

Даль присвистнул, захлопнул двери и неодобрительно зыркнул на наваливший под ними сугроб.

— Мог бы и раньше открыть!

— Мог бы войти, как все люди.

— Кресло пододвинь. Я замерз, как курица в погребе.

Канцлер рухнул долговязой фигурой в объятия кресла с высокой спинкой и плюхнул мосластые ноги на каминную решетку. Повалил пар.

— Знаешь ли, ты не в кордегардии, — Даль замахал ладонью перед носом.

— Какие мы нежные! Выпить есть?

— Ты за этим прилетел?

— Тьфу.

Роганец сгреб долговязое тело и вытянул из настенного бара кубок и бутылку коньяка.

— Гадость, — заметил он. — Тараканами воняет.

— Не пей.

— И почему ты такой злой? — Гэлад стал расхаживать по гостиной, Даль молча злился.