Мое кудрявое нечто (СИ)

Опять стараюсь не вспоминать о мужчине, который подарил мне надежду, а потом забрал ее грубым и мерзким способом. Злости уже нет. Да и злиться мне некогда. Заниматься приходится с двойным усердием, нагоняя пропущенный за больничный материал. Тут помогает Хомякова. Ей и бабе Кате я соврала, что простыла, и лежала в больнице с воспалением легких, после которого необходим карантин. Не хочу рассказывать им правду. А вот Тине рассказала все, как было. Хотела соврать и ей, но не вышло. Слова как-то сами вылились. Девушка ревела вместе со мной, когда ее маленькие ласковые ладошки обнимали меня, а розовый аромат укутывал пространство, окружающее нас. "Мужчины бывают иногда несправедливы к нам, не понимая, как легко ранить. Им кажется, что мы такие же, как они. Миша скоро вернется, и вы поговорите. Скажи ему все, что чувствуешь, не скрывай ничего. Уверена, решение найдется" – произнес ее нежный голос, а потом добавил «Они слишком примитивны, чтобы понять наш организм, Рита. Мы должны учить их жить рядом с нами. А иногда и сами должны учиться быть рядом с ними. Ты можешь уйти, если Мишель позволит тебе сделать это. А можешь остаться и попробовать еще раз».

Ее слова заставляют задуматься. Возможно, она права, и мне не стоит убегать. Мечусь, не понимая, как следует поступить. Я знаю только, что подпустить к себе кого-то другого теперь будет еще сложнее, и, по правде говоря, не думаю, что вообще смогу сделать это.

Миша звонит каждый день, несколько раз. Не могу заставить себя взять трубку. И не могу поставить его номер в черный список, чтобы не видеть этих звонков. Смотрю на поставленную на его вызов нашу свадебную фотографию, где его губы остановились на моей щеке и кутаюсь в легкий плед на его кровати. Да, вечерами я читаю в его комнате, на его кровати, где сохранился запах его лосьона и туалетной воды, отдающей терпкостью. Все чаще засыпаю там же. И чаще моюсь в его ванной, растирая тело его жесткой вихоткой, представляя, что он со мной. И не знаю, что скажу ему, когда он действительно окажется рядом. После ванной привычно смотрю его фотографии и смеюсь над каждой. Это, наверное, единственный в мире человек, у которого нет ни одного серьезного фото. Он то корчит рожицы в кадр, то фотограф сам фиксирует смешной момент. Даже фото в паспорте ознаменовано его кривоватой, но обаятельной улыбкой. Интересно, на служебном удостоверении он тоже лыбится?

И чем дальше идет время, тем сильнее мне хочется, чтобы его руки коснулись меня, ведь при одном воспоминании о проведенных с ним моментах, внизу живота, там, где уже все поджило, начинает оголяться томная пустота. И мне хочется его рядом с собой, рядом с нами. Потому что я уже не одна. Нас двое.

Мне сказали об этом при выписке из больницы. Кровь проверяли на всевозможные отклонения и болезни, а нашли ребенка. Он уже живет во мне. Я еще никому не говорила. Но тетя Наташа, кажется, догадывается. Она несколько раз заставала меня за утренней тошнотой. Да и от завтраков мне приходится отказываться. А как то мы встретились в самой близкой к даче аптеке, где она покупала лекарство для Алексея Витальевича, а я витамины для беременных. Она не задала вопросов, а я не стала ничего рассказывать. Но с того дня она не допускает меня к уборке и растопке бани.

Она пыталась так же отвадить меня от грядок, взявшись сама облагораживать дачный двор. Но тут я воевала насмерть, не в силах смотреть на ее одиночные попытки воздвигнуть розарий, тем более, что это именно я просила генерала позволить оживить эту мертвую землю, работа с которой самое лучшее отвлечение от мыслей, роящихся в голове.

Беременность не утаить, как бы я не хотела этого. Первой взорвалась Тина. От нее не укрылись пополневшие щеки, отекшие ноги и раздавшийся уже на третьем месяце живот. Девушка начала ругать меня. Ссора с Мишей не повод запускать себя. А потом она что-то увидела в моих глазах, вскочила со стула в ресторане, где мы обедали, и принялась целовать и обнимать меня. Теперь вот кидает мне фотки детской одежды и колясок. Затем состоялся разговор с Алексеем Витальевичем, который выразил полную поддержку и в этот же день перевел мне в три раза больше денег, чем обычно. Теперь он каждый день интересуется моим самочувствием, а я умоляю его не говорить ничего сыну. Я расскажу об этом сама. Но мне нужно собраться с силами.

Принимаю вызов от Миши. Мы молчим. Я не знаю, что сказать, а Миша, скорее всего, не рассчитывал на ответ, и замешкался.

– Пухляш, – раздается в трубке после полуминутного молчания, – ты в порядке?

– Алексей Витальевич говорит, ты в Крыму, – зачем-то произношу я.

– Да.

– Там красиво?

– Очень.

– Я никогда там не была.

– Я свожу тебя.