– Знаешь, я обожаю Коршуна, – заговаривает она, поняв, что ответа от меня не последует. – С ним можно отрываться, не думая вообще ни о чем. Он никогда не станет высмеивать тебя, и никогда не подставит. Когда мне сообщили о смерти родителей, он был рядом. Только он. У меня никого не было в Москве тогда, Юра с Олегом были в армии, Леша в училище. Миша купил мне билет до Лос-Анджелеса и отвез в аэропорт. И он не попросил назад потраченных денег. Вместо этого он позвонил моему парню и рассказал, что произошло. Юра нашел возможность прилететь ко мне, и только благодаря этому я пережила тот момент. Не позвони тогда Миша Романову, я сошла бы с ума. А когда я вернулась в Москву, Миша проводил со мной все свое свободное время, оберегал, веселил, следил, чтобы я ела, потому мне даже жить тогда не хотелось. Коршун, он, настоящий, понимаешь? Да, он может бегать голышом перед незнакомыми людьми и болтать глупости без умолку, но он просто такой. Зато он не предаст никогда.
– Но…
– Да, – она не дает мне сказать, – он поступил как полный урод. Ты вправе ненавидеть его. Но, Рита, я уверена, он не хотел. Он не такой человек, я знаю его много лет и могу с уверенностью сказать, что в Коршуне нет жестокости. Он не хотел. Так бывает. Не рассчитал силу, неверно выбрал угол проникновения. Это не было насилие в привычном смысле слова.
– Я просила его остановиться, – четко проговариваю я.
– И он знает, что виноват. Я не защищаю его, Рит. Я люблю его, он мой друг, но если ты скажешь сейчас, что решила уйти от него, я помогу тебе собрать вещи и найти жилье. Потому что решение должна принять ты. Жить тебе. Не важно, что ты должна чувствовать, или что считается правильным чувствовать в такие моменты, и кто что думает обо всем этом. Ты должна решить. И если ты считаешь, что хочешь попробовать еще раз, то, я уверена, Коршун приложит все усилия к тому, чтобы оправдать твое доверие. Кроме того, ты носишь его ребенка, и если ты думаешь, что можешь просто уйти, и он никогда не появится в твоей жизни, ты сильно ошибаешься.
Мне кажется безумно глубоким и важным все, произнесенное ей. Ведь правда, кто определяет наши чувства? Где эта шкала? Что плохого в том, что я больше не ненавижу мужа? Что хочу быть с ним? Или хотя бы попробовать быть с ним.
А еще мне кажется, Тине самой не раз приходилось принимать тяжелые решения.
Когда мы просим счет, официантка сообщает, что он уже оплачен. Со мной такого не случалось, а вот Тина весело подмигивает мне, а потом посылает воздушный поцелуй светловолосому мужчине, наблюдавшему за нами, и уверенной походкой направляется к выходу. Вот что за несправедливость? Есть люди, у которых нет денег, чтобы просто зайти в такой ресторан, а есть те, у кого денег полные карманы, но и платить за обед им не нужно. «Я когда без Юры хожу, могу вообще деньги не брать» – хвалится девушка, вызывая теперь уже легкую зависть.
***
Она взяла трубку! Взяла! Трубку! Трубку она взяла!
Кто поговорил со своей женой? Я!
Кто рад этому так сильно, что может и обосрат… ну ладно, это уж я перегнул. Я владею своим кишечником на все сто. В общем, я рад!
Это можно считать первым шагом к нашему примирению? Вообще, можно считать, что примирение возможно? Или мне даже думать об этом не стоит? Потому что я кроме, как об этом и не думаю. В моей голове только девчушка, обиженная мной и растерзанная. Бледная, сжавшаяся, заплаканная, несчастная, как я видел ее в последний раз. Громко хохочущая, с зарозовевшими щечками и карими лемурьими глазами, с застывшим в них интересом к жизни и ко мне – какой я сохранил ее в своей голове. Я теперь не знаю, какая она. Но очень, очень… очень надеюсь, что сейчас она в своем лучшем образе, пусть и не для меня.
Пусть, когда я вернусь в Москву, она будет счастлива, ну, или хотя бы на пути к этому состоянию. Даже если не со мной, не для меня. Просто пусть в ее душе зарастет рана, причиненная мной, чтобы она смогла жить дальше, не оборачиваясь, не вспоминая то дерьмо, которое я сотворил с ней.
Хотя нет, со мной, для меня. Я не выживу без нее, просто не смогу. Она мне нужна. Я сделаю все, что смогу, только чтобы она простила. Если потребуется, буду жить в палатке рядом с домом, и лягу под колеса ее тачки, чтобы она поговорила со мной. Выучу кучу извинительных песен и стихов, буду ходить за ней по пятам и орать их, скупая все полевые цветы, встреченные по дороге, только бы она выслушала меня. Буду убираться в комнате ежедневно, да даже весь дом буду драить, сам займусь стиркой и готовкой, чтобы… Ну ладно, с уборкой переборщил… но, черт! Что я могу сделать, чтобы она простила меня?
Сидеть в казарме и думать о ней невыносимо. Я знаю, что с ее здоровьем уже все в порядке. Швы давно сняли, пухляш ходит и живет нормальной жизнью. Разрывы не причиняют ей неудобств. Тина рассказала мне об этом. Но… как же она кричала на меня! И я не могу винить ее за это.