Незаметно повернувшись, Тревельон увидел позади герцога жилистого мужчину в белом парике, а рядом с ним шотландского архитектора Маклиша, с которым они познакомились в парке.
— Странно, что он предостерегал вас насчет герцога, а сам водит с ним компанию.
— Я все пытаюсь понять, что от всего этого получит Монтгомери, — пробормотал Килбурн.
— Вы не верите, что нужны ему для работы в парке?
— Я не единственный специалист по ландшафтному дизайну. Значит, есть какая-то другая причина.
— Вероятно. Он ничего не делает просто так. — Увидев, что Монтгомери подходит к леди Фиби, Тревельон напрягся. — Проклятье!
— Что такое?
Он забыл очевидное: Монтгомери, как обладателя титула герцога, конечно же, посадили рядом с леди Фиби, самой высокопоставленной дамой в этой гостиной.
Тревельон едва не заскрежетал зубами от досады.
— Мне не нравится, что он в опасной близости к моей подопечной.
— Вряд ли он сделает что-то дурное здесь, когда полно народу, — успокоил его Килбурн. — К тому же она с компаньонкой, которая, как мне кажется, настоящая мегера.
Тревельон что-то недовольно проворчал себе под нос: не годится перекладывать заботу о леди Фиби на плечи пожилой дамы, пусть и такой бдительной, как мисс Пиклвуд.
В этот момент зазвучала музыка, призывая присутствующих к тишине, и спустя пару минут на сцену вышли актеры: Стэнфорд и мисс Гудфеллоу — и начали спор. Речь шла о служанке, за которой он собирался поухаживать. По сценарию Стэнфорд был ее братом-близнецом.
Фарс. Не в его вкусе. Тревельон вообще недолюбливал театр, поэтому сейчас сосредоточил внимание на своей подопечной и с удивлением заметил, что Монтгомери поменялся местами с архитектором. Молодой человек сидел рядом с леди Фиби, и его рыжая шевелюра почти касалась ее волос.
Сдвинув брови, Тревельон повернулся к Килбурну, но одного взгляда на виконта было достаточно, чтобы понять: сейчас от него нет никакого толка, потому что взгляд его был прикован к мисс Гудфеллоу.
Они занимались любовью, но он по-настоящему так ее и не рассмотрел, осознал вдруг Аполлон, наблюдая за игрой Лили. Платье, в котором появилась на сцене в самом начале, она сменила на бриджи и куртку, а темные волосы спрятала под белый мужской парик. Все, у кого была хоть капля разума, видели, что это женщина, переодетая мужчиной, но ее задача состояла не в том, чтобы обмануть публику, а в том, чтобы очаровать.
И Лили это удалось.
Изумлению Аполлона не было предела и не находилось слов, чтобы описать те чары, что она наложила на всех присутствующих. Создавалось впечатление, что она поймала луч света и направила его на зрителей, словно сквозь призму восхищения. Она была такой живой и остроумной, что Аполлон невольно подался вперед, словно хотел уловить хоть капельку исходившего от нее свечения. Ему хотелось, чтобы все слова были обращены только к нему, чтобы он мог так же удержать ее внимание, как она удерживала его.
Но проблема состояла в том, что он был такой не один. Каждый из зрителей хотел бы забрать частичку Робин Гудфеллоу себе: в качестве друга, которому можно довериться; в качестве любовницы, которую хочется обожать. Она кружилась по сцене, осыпая колкостями партнера, а Килбурн даже от этого испытывал невероятное возбуждение и не мог поверить, что еще сегодня утром был внутри нее, а теперь чувствовал себя так, словно не знал ее вовсе.
Вот Лили наклонилась к партнеру, сверкая своими озорными зелеными глазами, явно заигрывая, и Аполлон, восхищаясь ею, в то же время кипел от ярости из-за того, что она смотрит так не на него.
Должно быть, каждый мужчина в этой гостиной испытывал похожие чувства.
Аполлон судорожно сглотнул и откинулся на спинку стула, пытаясь избавиться от чар, но не преуспел. И похоже, в этом он был не одинок.
Он заметил, как его дядя вспыхнул до корней волос, когда Лили закусила губу и бросила на зрителей взгляд через плечо.
Господь всемогущий, да она опасна!