Мое не мое тело. Пленница

Конечно, я слышала множество рассказов. Девчонки в школе вечно о чем-то судачили. Но все сводилось к боли, крови и осознанию собственной значимости, когда все заканчивалось. Они всегда пафосно добавляли про рождение женщины. Но все это было с обычными парнями, такими, как Питер. Я понятия не имела, что нужно ждать от виссарата. Почему я не замучила Розали вопросами там, в лесу? Ведь ей точно есть, с чем сравнивать. Или спрашивала, но не могу вспомнить? Кажется, я помню лишь то, как она с отчаянием призналась в том, что ей было хорошо с полковником Абир-Таном…

Хорошо… Сейчас лишь это было важно. Давало надежду.

Нордер-Галь не отрывал от меня мутных глаз. Казалось, наир завладел им настолько, что он с трудом шевелился. Его пальцы никак не могли совладать с пуговицами на моем платье. Он сосредоточенно смотрел в мои глаза, шумно дышал. Я видела, как вздымается грудная клетка, как тонкая серая майка обрисовывает напряженные мышцы. Еще немного — и он в бешенстве разорвет ткань. Я не хотела этого. Пусть знает, что я не сопротивляюсь ему. Если я не могу ничего изменить — то могу хотя бы не усугублять. Не хочу быть жертвой. Не хочу, чтобы он брал меня силой.

Я осторожно коснулась его обжигающих рук, мягко отводя. Смотрела в перламутровые глаза с крошечными точечками зрачков. Казалось, Нордер-Галь вот-вот сорвется. Я коснулась пуговиц на вороте платья, с легкостью расстегнула и спустила с плеч, чувствуя, как ткань мягко падает к ногам.

Казалось, мой жест вызвал недоверие. Нордер-Галь пристально смотрел на меня, едва склонив голову набок. Будто искал подвох, но не находил. Даже глаза внезапно прояснились, напряженный взгляд полоснул лезвием. Рука жестко легла мне на затылок. Нордер-Галь коснулся лбом моего лба, лишая шанса отстраниться:

— Что ты задумала? — голос стелился шипением змеи, заползал в уши, заставляя цепенеть.

Я сглотнула, попыталась покачать головой, но цепкая рука зажала волосы так, что не позволяла даже малейшее движение.

— Ничего.

Он молчал. Какое-то время шумно дышал.

— Не играй со мной.

Я коснулась ладонью его твердой груди, горячей, как жаровня. Робко провела, ощущая, будто разогретый солнцем полированный камень. Нордер-Галь был словно из камня и стали. Казалось, в него не войдет даже острие ножа, обломится, в лучшем случае оставив едва заметную царапину.

Я вновь попыталась качнуть головой:

— Я не играю. — Я едва узнавала собственный голос: — Я твоя, если ты этого хочешь. Только не будь грубым… Прошу.

Он снова не верил, искал подвох. Мы тонули в острой свежести озона, чувствуя кожей крошечные электрические разряды. Я водила ладонью по его груди, ощущая, как Нордер-Галя бьет едва различимая дрожь. Глаза снова помутнели, зрачки расширились.

Я ощущала себя хрупкой, как никогда. Маленькой, беззащитной, тонкой и слабой. Вся я была в его руках. Мое тело, моя жизнь. Я старалась думать лишь о наире, сделать так, чтобы он не иссяк. Но от меня ничего не зависело. Сейчас я могла думать лишь о том, что вот-вот свершится. Умирала от пульсирующего внутри томительного страха, заставляющего кожу покрываться испариной. Этот страх был ни с чем не сравним, это особенный страх, который впрыскивает в кровь особенный яд, заставляющий покоряться чужой силе и чужой воле. Хотелось либо отсрочить, как можно дольше, либо торопить, чтобы быстрее все кончилось. Но, глядя в лицо Нордер-Галя, я отчетливо понимала, что это не мне решать. Будет так, как решит он. И только так.

Наконец, он разжал пальцы, коснулся обжигающими губами губ, рука придерживала за шею. Он не торопился, будто услышал мою просьбу. Провел кончиком языка по моим сомкнутым губам, по зубам, беспрепятственно проникая в рот. На миг показалось, что нечем дышать. Я шумно вдохнула, пытаясь расслабиться, но это не получалось. Я была напряжена, будто внутри натянули стальную струну, и она издавала тонкий раскатистый звук.

Рука Нордер-Галя сползла по спине, сминая тонкую сорочку, задержалась на талии стальным ободом. Он будто убеждался, что мне некуда деться. Пальцы ловко собрали ткань, и ладонь уже шарила по моей обнаженной спине. Горячая и широкая. Я поймала себя на мысли, что уже давно не обращаю внимания на их руки. Это стало обыденностью — я перестала вглядываться, перестала считать. Нордер-Галь оторвался от моих губ, стягивая через голову сорочку, отшвырнул. Смотрел на меня какое-то время мутными глазами. Был ли он способен думать в этот момент? Я не знала и не горела желанием узнавать. Чувствовала, как сохнет в горле. Казалось, гортань вот-вот потрескается, как пересохшая под солнцем земля. Я не могла даже сглотнуть, а с каждым вздохом будто втягивала песок.