Мое собачье дело

– Этот магнитофон давно сломан, даже не включается, я притащил его сюда ради памяти об отце, – отмахнулся старший кинолог. – Он сначала в комнате у нас с женой стоял, потом она его на балкон вынесла, и он служил подставкой под цветы. А потом она решила его утилизировать. Мне как-то жаль стало выбрасывать, вот сюда и притащил.

– Включается, – не согласилась с ним Люба, – я сама слышала и не раз. Только он не сам по себе, его включает гипсовый пионер.

Таня включила воду, начав отмывать весло от овсяной каши.

– Да это все сказки, брехня, – Воеводин равнодушно махнул рукой в сторону женщины.

Люба бросила нож на доску и, для уверенности подбоченясь, заявила:

– А вот и не сказки. Когда-то еще в советские годы, когда этот питомник только открылся, в самом начале аллеи, идущей от конечной остановки общественного транспорта, была установлена кованая ограда. Ее остатки можно и сейчас наблюдать там же. За неимением ухода она просто развалилась с годами, превратившись в ржавую труху. Слева и справа на входе стояли две бетонные тумбы, на которых было установлено два памятника: пионеру с овчаркой и девушке с веслом. На груди гипсового пионера висел почему-то не пионерский барабан, а небольшая флейта на тоненьком шнурке. А овчарку кто-то из местных ради шутки покрасил кузбасслаком в черный цвет.

– Эти тумбы до сих пор там стоят, я видела, – подтвердила Татьяна, морщась от ледяной струи из-под крана.

– Ну стоят, и что с того? – скривив недовольную гримасу, переспросил старший кинолог.

– Когда началась перестройка, на питомник приехало новое военное начальство. Увидев мальчика с собакой и эту с веслом, проверяющий распорядился убрать «советских динозавров». Гипсовые статуи сняли и закопали неподалеку от конечной остановки: прямо в овраг кинули и зарыли землей.

– Не пойму, при чем тут старый магнитофон на бобинах? – спросила Таня.

– А при том, что через сорок дней после того, как их закопали, из-под земли зазвучала музыка. В поселке, что примыкает к трассе с противоположной стороны от питомника, жители начали слышать флейту. И в лесу по всей округе тоже: пойдет какой-нибудь старичок по грибы и слышит, как из-под земли кто-то как будто на этом инструменте играет.

– Ну-ну, – язвительно цокнул языком Воеводин, – обхохочешься!

– Это было бы смешно, если бы не было так грустно, – продолжила Люба. – Даже к священнику обращались, к отцу Симону, он тогда только принял недавно построенный храм в поселке. Тот, зарядив свое кадило, ходил по кургану, где статуи зарыли, и бубнил что-то себе под нос. А флейта ему подпевала. Мракобесие. Кстати, его, кажется, звали Антошка.

– Кого, гипсового пионера? – глупо спросила Таня.

– Тьфу на тебя. Священника нашего. Его в миру звали Антоном, а фамилия то ли Шатунов, как у певца популярного, то ли Медведев, не припомню. Он еще в милиции ранее служил, здесь же в поселке. Правда, недолго. Потом то ли людей пробовал лечить, то ли черной магией промышлял. Давно это было.

– И что же, что дальше было? – Таня насухо вытерла весло и присела у раковины на стульчик.

– Жители поселка решили от греха подальше достать статуи. Собралось человек десять мужиков с лопатами. Вот только гипсового пионера с овчаркой там не было. Девка с веслом нашлась, а пионера как корова языком слизала. С тех пор он на флейте из-под земли играть перестал, а вот магнитофон этот старый включает. И еще поговаривают, что он проклял всех, кто работает на этом питомнике.

– И как же? – стараясь развеять мистическую атмосферу, спросил Воеводин.

– Снами и воспоминаниями, – загадочно прошептала Любовь Алексеевна.

– Это совпадение, – не согласился старший кинолог.

– В наших снах и воспоминаниях нам видится истинная суть вещей. И животных…

– Еще и животных приплела.

– Мы прокляты тем, что иногда гипсовый пионер позволяет нам понимать их: кошек, собак, птичек, рыбок. Видеть мир так, как он устроен на самом деле Богом.

Воеводин затушил очередной окурок и издевательским тоном спросил:

– И много ты там поняла у рыбок этих?

– Много не много, а кое-что поняла, – обиделась Люба.

Воеводин поднялся с табурета и, подойдя к женщине, обнял ее, прижав к широкой груди.

– А еще я слышал, что этот пионер выпускает свою овчарку погулять. Случается это в полнолуние. Он играет на флейте, подзывая гипсового пса к себе. Вот только выглядит его овчарка ужасающе: огромный черный пес-монстр со светящимися во тьме глазами. Кстати, в поселке говорят, что он больше похож на волкодава, чем на «немца».

Люба подняла лицо и посмотрела в большие добрые голубые глаза Воеводина. Улыбнулась.

– Скажите, что вы это только что придумали, – прошептала Таня трясущимися губами, – я теперь про все это буду думать и спать не смогу.