Мое советское детство

Хорошо спалось на балконе. Хотя под утро, когда начинало рассветать, и белый туман заполнял улицы, становилось вокруг холодно, а под одеялом сладко и тепло. Лежишь с холодным носом наружу, затянувшись одеялом по макушку, и сопишь в две дырочки. Как в шнорхель у подлодки.

Однажды, еще до 90-х, мы ночевали на старом мичуринском, на улице у костра. Кажется, с нами был Андрей Бочкарев, мой друг. Хотя, может быть, это ложная память. Может, это был Максим, Макся, Симоныч, как я его называл, мой сродный брат. Или как дразнил – Симонис, был один такой бывший банкир в романе Пикуля "Фаворит", изготовитель фальшивых денег. "Симонис" всегда выводило Максю из себя. А еще – Рэмбонатик, потому что он был маленький, весь такой крепко сбитый, с круглой рожицей с ямочками, боевой. Крошечный Рэмбо в общем. Макся дико злился, бегал за нами с Юлькой и орал грозно. Очень смешно.

Нет, это все-таки был Андрей.

Ранее утро, на границе сумерек. Мичуринские затянуло молочной пеленой. Кусты малины плавали в тумане, верхушки ирги растворились в сыром и белом. Словно весь мир вокруг исчез, остались только мы. Зябко. Мы сонные, сидели у костра, закутавшись в одеяла, и смотрели, как бьются язычки пламени. Дед отгреб угли и поставил чайник.

Хорошо было.

48. Борьба за борьбу

В школе, особенно в начальных классах, мы все делали потоком. Одному ходить на секцию – это скучно. Запишешься, занимаешься, делаешь успехи, а никто об этом не знает. Вот и сидишь как дурак со своим дзюдо.

Петя Глущенко так и сделал. В смысле, все пошли на классическую борьбу, а Петро – на дзюдо. Правда, у Пети было два брата, чуть младше. Они тоже пошли на дзюдо. Так что скоро ему стало, перед кем хвастаться.

– Ни одной пломбы! Врач сказал, что у меня зубы как у волка.

И улыбается. Зубы белые, ровные. Как жемчужины. Я сразу вспомнил, что таких рабов на алжирских рынках очень ценили.

Книги – это вообще бесценный кладезь знаний.

– Ага, зато у тебя очки.

Шах и мат, генетическая ошибка.

Сейчас Петя работает прокурором. Мы давно не виделись.

Так вот, борьба. Не знаю, как весть о Трое достигла наших берегов, но на борьбу мы собрались все. Кроме Пети. Хитроумный Одиссей таки остался дома (у Пети, кстати, было освобождение от физкультуры. Я от него в первый раз услышал слово "аритмия"). Занятия были почему-то не в спортивном комплексе, а в ПТУ-44, на Мира. От школы несколько остановок. И вот мы толпой идем записываться, все оживленные и радостные, аки ахейцы.

Остановка. Подъезжает автобус…

"Я список кораблей прочел до середины…"

Автобусы в то время – это было нечто. Оранжевый дребезжащий сарай, битком набитый народом. Вартовский общественный транспорт – это юность токийского метро. Когда в Японии жили одни северные великаны в одеждах из толстых шкур. У современных японцев есть специальная должность – "осия", для человека, который запихивает людей в переполненные вагоны. Северные великаны считали ниже своего достоинства пользоваться наемными "уплотнителями". Когда в автобус набивалось столько северных великанов, что еще одному великану не хватало места, он просто отходил на десяток шагов, разбегался и бил плечом. Автобус резко уплотнялся. На освободившееся место могли влезть еще два-три северных великана… Я тогда был скромным человеком. В общем, автобус подъехал, в него бодро ломанулись все мои одноклассники (и протолкались сквозь ётунов, и влезли!), и только я чего-то тормознул. Запоздало ткнулся в толпу раз, другой и отскочил, как мячик. Автобус вздохнул, закрывая двери, и поехал. Я остался на остановке.

Борьба уплывала от меня в хромом рыжем автобусе.

Я вздохнул и – побежал.

Помните фильм "Форрест Гамп"? Я его всегда смотрю как документальный.

Я тупой, но сильный.

Автобус ехал по дороге, а по тротуару параллельным курсом бежал я. Рыжий сарай хоть и хромал, как раненая лошадь, и медлил на остановках, все равно оставался быстрее меня. Как старик у Хемингуэя преследует свою рыбу, так я преследовал рыжий автобус.

Автобус остановился на остановке напротив ПТУ-44. Ребята вывалились из автобуса.

Андрей Башкирцев, мой лучший друг, огляделся. Все были на месте. Кроме меня.

– Не понял. А Диман где?

– Да вон он… бежит, – ответил Руслик. Он единственный оказался в автобусе у окна, и всю дорогу потрясенно наблюдал мой забег. Длинное лицо Андрюхи вытянулось еще больше. Прежде чем обрасти мясом на третьем курсе Керосинки, Андрюха был худым, как щепка. В то время в нем были только сарказм и кости.

Руслик и Андрей ждали меня на остановке. Все остальные рванули через дорогу, к зданию училища. Время поджимало.

И тут наконец подбежал я.

– Молодец, Диман, – насмешливо приветствовал меня Андрюха. – Марафонец, красавчик!

Я подумал, что сейчас помру. Дыхания не хватало, легкие, казалось, лопнут. Колени подгибались.

– Давай быстрее! – закричал Андрей. – Сейчас борьба начнется!