Мое условие судьбе

– Нет. Обвиняемый привык и к тяжелому труду, и к суровой жизни. Он – не лодырь, мягко говоря. Но ему, как никому другому, необходимо личное пространство, возможности для занятий и учебы. Не секрет, что в наших учреждениях студентам или ученым не дают книг или запрещают читать. Такое бывает. Это хотелось бы предупредить в процессе, сейчас. Я не беру на себя полномочий адвоката, не оправдываю ни в чем обвиняемого. Скажу простую вещь. Убит нелепо прекрасный, авторитетный деятель. Сейчас получит свой серьезный срок убийца. Но растоптать окончательно судьбу и будущее человека с такими невероятными способностями, человека, который только начал свою самостоятельную жизнь, мы не имеем права позволить. Это тоже преступление. Лично я беру на себя право контроля.

– И я, – встала в первом ряду Дина. – Право журналистского контроля.

– Да и я, – лениво поднялся Земцов.

– Что там творится? – посмотрел судья на входную дверь зала. Там раздавались возгласы, дверь приоткрылась, и в зал ворвалась Аня, которую пытались удержать два охранника.

– Меня не пускают! Мне сказали сюда не приходить! А это я убила Артема!

– Что-что? – переспросил судья. – Кому-то известна эта особа? Или это городская сумасшедшая?

– Это Аня. Она не сумасшедшая, – сказал Денис. – Но, конечно, она никого не убивала.

– Всем она известна, ваша честь, – с досадой сказал Земцов. – Это Синицына. С ней встречался Артем Марсель, а она окрутила мальчишку. Сказала убить соперницу, какой она считала Дину Марсель. Потом опровергла свои признания. Василевский тоже все опровергал с самого начала. Я просто исключил ее из расследования, когда понял, что там нет материала. Это одна истерика, что мы и видим.

– Синицына, – обратился судья. – Как вы можете подтвердить свои слова: вы давали Василевскому деньги как киллеру? Передавали оружие? У следствия нет подтверждения факта вашего заказа.

– Да, я все ему давала и передавала.

– Это можно проверить?

– Проверяли, – сказал Земцов. – Ничего она ему не заказывала. Просто чушь какую-то несла по телефону. Он понял так.

– Но я не по телефону говорила ему, чтобы он убил.

– В общем, понятно, девушка, – встал судья. – Вчера мне один сосед сказал, что нужно другого повесить на осине, поскольку он его место на стоянке занял. Но я почему-то не побежал никого вешать. Пейте валерьянку. Ваши показания не имеют ценности.

Когда судья ушел, Анна бросилась к стеклу, за которым стоял Денис, она стучала по нему кулачками, кричала:

– Отпустите его! Он ни в чем не виноват! Это я!

Денис смотрел на нее печальными глазами, как будто издалека. Так ему казалось: время, пространство и воздух раздвигают их с Аней по разные стороны земли.

Неотвратимо раздвигают. Навсегда.

Ему дали десять лет строгого режима. Частное определение насчет возможности заниматься по его усмотрению чтением и наукой было.

Все уже ушли: и судья, и прокурор, и адвокат, повели Дениса. А его мать вдруг закричала:

– Подождите, вернитесь, я забыла!

– Что такое? – подошел к ней Земцов.

– Я совсем забыла дать это, собиралась сразу, я очень испугалась, когда все началось.

Она протянула Земцову смятый листок, в пятнах от слез. Она все заседание держала его в руках и забыла отдать, чтобы приобщили к делу.

Слава взял, разгладил, взглянул: слово «канцер» сразу бросилось в глаза.

– Я из-за этого задержалась, не было никакого прорыва… Обследование.

– Стадия?

– Плохая. И года у меня нет. Не то что десять. Как их всех вернуть? Как им это дать?

– Сейчас это уже невозможно. Но я возьму, мы постараемся использовать, найдем адвоката, который напишет прошение об УДО, это условно-досрочное освобождение. Только, Нина Васильевна, мне очень жаль, но приговор эта справка не отменит. Может сказаться, на год-два меньше, но я не уверен.

– Тогда хорошо, что я это не дала и Денис не знает. Я вас очень прошу: не говорите ему. Когда я могу попрощаться?

– Завтра. У него будет звонок вам. Вы обо всем договоритесь. Желаю вам сил. Чудеса случаются – говорят в таких случаях.

Слава ехал в отдел по разрытой на двух полосах дороге, машина прыгала на обломках асфальта, и он бормотал про себя: «Черт, черт, черт…» Это относилось не к дороге.

Глава 24

Людмилу защищал адвокат Гродский. Материалы следствия были достаточно жестокими, одни фотографии изувеченной и умершей от побоев жертвы производили тяжелое впечатление.

Обвинительное заключение мрачная молодая женщина-прокурор читала, резко и четко выделяя каждую фразу. Потребовала восемь лет. Объяснение Людмилы, короткое и не особенно понятное, только ухудшило ее ситуацию. На уточняющие вопросы она отказалась отвечать. Представитель опеки заявила, что никаких доказательств того, что она не сама отдала своего ребенка профессиональной продавщице детей, в деле нет. Требовала лишения родительских прав в ходе процесса.

Дина была свидетелем защиты. Она, как всегда, коротко и в ярких деталях описала ситуацию с детским приютом Цуко. Рассказала, как нашла дочь Арсеньевой. Вывод сделала один.