«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Другое дело: в первый день, встречая вооруженных французских солдат, немцы отбирали у них ружья, тут же ломали их, а солдат отпускали с миром. К вечеру же был, по-видимому, дан приказ — брать в плен, и уже после полудня 21 июня начали прогонять под конвоем толпы солдат. Так вот, одну толпу, составленную исключительно из черных, пригнали в Theillay и продемонстрировали там на площади: «Французы, смотрите — вот ваши защитники! Какие они грязные, вонючие, неряшливые, без человеческого достоинства, настоящие скоты! И этих скотов, этих зверей ваши правители науськивали на нас, белых, ваших братьев по крови и культуре. Будьте спокойны, мы не сделаем из них солдат: рабочий скот будет использован как рабочий скот». И нужно сказать, что этот урок расизма имел успех: жители Theillay гоготали, забыв, что последними защитниками города были накануне как раз двое черных солдат.

Братание с населением перекинулось и к нам на ферму. Неподалеку от перекрестка, метрах в ста от маленького домика, расположились лагерем немецкие солдаты, и их походная кухня приехала на ферму снабжаться водой. Главный повар, толстенный немец, тоскующими глазами осмотрел все и заявил: «Я — тоже фермер», и показал нам фотографии своей фермы и своего семейства. Его ферма была, несомненно, крупнее, благоустроеннее и чище, чем у Réthoré; жена была почти барыня, дочери — почти барышни, а сыновья находились в армии. Он вздохнул и сказал: «Одна надежда — на мир. Англия, вот, еще сопротивляется. Ну, еще одно последнее усилие, и к осени все мы будем дома».

Его помощники — их было трое: австриец, судетский немец из Чехословакии и берлинец — попросили разрешение, и получили его, иногда заходить на ферму, чтобы просто посидеть в семейной обстановке. Уезжая, они оставили хозяевам подарок: несколько кило сахара — французского, несколько коробок консервов — английских, значительное количество овощей. От них же мы узнали, что ведутся переговоры о перемирии. «С кем?» — «С маршалом Петэном». — «Значит, он глава правительства? Как это произошло?» На этот вопрос они не могли ничего ответить и обещали нам регулярно приносить немецкую солдатскую газету.

К вечеру на перекресток высыпали, с одной стороны, немецкие солдаты, получившие часовой отпуск, и, с другой, жители и особенно жительницы Theillay. Образовались группы, в которых французы с любопытством осматривали немцев и спрашивали, что означает такая-то или такая-то часть формы или снаряжения. Одного молодого немца поздравляли с только что полученным железным крестом, совершенно забывая, что этот орден заработан на спине французских союзников и французских солдат. Образовывались парочки и начинался флирт. Мы с недоумением наблюдали эту картину, которая для нас была совершенно неожиданной.

И еще более неожиданно было, когда с юга к северу прогнали под немецким контролем первую партию французских пленных — тоже грязных, тоже вонючих, тоже усталых и голодных, как те черные, которые утром были показаны в городе. Они прошли сквозь это торжище на перекрестке, угрюмые, опустив глаза в землю, под брезгливыми взглядами своих же соотечественников. Что должны были думать они в тот момент? Если бы это было у нас, многие руки потянулись бы к ним, много попыток, с опасностью для жизни, было бы сделано, чтобы придти им на помощь. В этот день для них не нашлось ни того, ни другого. При общем равнодушии их поместили в церковь в Theillay, где они провели ночь на голом полу, и утром погнали дальше.[600]

С субботы 22 июня началось массивное прохождение немецких войск к югу. Мы с René с большим интересом проводили время на дежурствах то у одного, то у другого колодца, наблюдая непрерывное дефиле, и старались выяснить, в чем собственно состояло техническое превосходство германской армии. Один из немецких офицеров, тоже утолявший жажду у колодца, с гордостью сказал: «Сколько у нас пехоты, и вся моторизована…» Это было неверно.

Действительно, не было ни одной части, ни одного солдата, которые перемещались бы пешком, но… на чем они перемещались? На девяносто процентов — на велосипедах, а велосипеды эти были французских, бельгийских и голландских фирм; немецких было очень мало; значит, все это набрали в трех странах уже после победы, а победоносные солдаты прибыли все-таки пешком. Очень много в ходу было и женских велосипедов.

Немецкие грузовики очень хорошего качества, но французские были не хуже; разница заключалась лишь в том, что у французов были разнобой и скудость или скупость в снабжении воинских частей. Немецкие магазинные ружья не лучше французских, но ими у немцев была снабжена вся армия, а французы и тут ухитрились снабдить большинство своей пехоты старыми Лебелями,[601] которые являлись устарелыми еще в 1914 году.