«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Первой моей мыслью было, что парижская пресса предпочла замолкнуть, но… вот киоск с «Matin»:[628] тот же заголовок, шрифт, те же имена, а содержание, как у тех листовок. И я тогда припомнил все позиции «Matin», его недомолвки, его перемолвки и понял, что уже давно вся французская пресса была на откупе у немцев: и «Matin», и «Journal»,[629] и «Petit Parisien»,[630] и «Œuvre»[631] с Fouchardière и Déat, и якобы левая «Marianne», как бы невзначай дававшая место de Brinon и Déat с «Mourir pour Dantzig».[632] Для меня продажность французской прессы никогда, еще со времени моего первого пребывания во Франции, не была тайной, но я все-таки не думал, что это идет так далеко.

И вот мы — у вокзала, который осажден толпой беженцев такого же размера, какие мы видели перед парижскими вокзалами в дни, предшествующие нашему отправлению, и в самый этот день. Для меня стало совершенно ясно, что попасть в поезд — безнадежное предприятие, и я предложил тебе не терять времени и идти пешком. Ты ответила: «Погоди — посмотрим, сориентируемся, спросим». Из разговоров с соседями мы узнали, что некоторые из них ждут уже третий день и, самое главное для нас, велосипеды к перевозке не принимают. Но мало ли что говорят соседи.

В этот момент мой взгляд упал на знакомую седую бороду: Фролов и с ним, как оказалось потом, его ассистентка M-lle Pérot, которую мы еще не знали и подумали, что это — M-me Frolow. Мы сейчас же к нему протиснулись и узнали, что он, как и мы, провел это время вблизи от Cher, но только довольно далеко от нас — в своем «имении» около города Montrichard.[633] Он решил отправиться в Париж на велосипеде, добрался до Орлеана. «С вашей супругой?» — вежливо спросил я. Он помрачнел (странный человек), помолчал и сказал: «Нет, это — M-lle Pérot, моя ассистентка; не говорите ей, что вы приняли ее за мою жену». Он оказался гораздо лучше осведомленным о событиях благодаря радио и вкратце осветил нам положение; от него мы узнали, что правительство Petain не признано Англией, что de Gaulle возглавляет оттуда патриотическую часть Франции и т. д.

Потом мы заговорили о возможностях отъезда. Узнав от нас относительно велосипедов, они забеспокоились, и мы решили получить на этот счет «официальные» разъяснения. С большим трудом нашли вокзального служащего, который подтвердил запрет и даже показал печатную бумажку относительно велосипедов, громоздких вещей и т. д. Оставалось сделать то, что я предложил с самого начала, — идти пешком. Фролов расстался со своей ассистенткой, которая хотела еще попробовать попасть на поезд, и мы двинулись к скверу по длиннейшей улице, которая теоретически должна была перейти в route nationale, но нескончаемо тянулась на километры и километры.[634]

Так как Фролов еще будет фигурировать в моем рассказе, и я не знаю, когда в своих воспоминаниях коснусь момента нашего знакомства с ним, вкратце скажу о нем несколько слов. Первый раз я услышал о Фролове от Потемкина — еще в 1931 году после геологической экскурсии, в которой ты, Потемкин и Фролов принимали участие. Потемкин ругал Фролова за то, что он отказывается говорить по-русски. Несколько лет спустя в «Comptes rendus»[635] мне стали попадаться notes[636] по гидрологии, подписанные «V. Frolow», и я подумал, не мой ли это товарищ по гимназии и университету. Но незадолго перед войной V. Frolow пожелал со мной познакомиться и посоветоваться: оказался Федот, да не тот… Он окончил Ленинградский политехнический институт, специализировался по гидрологии и работал некоторое время в Гидрологическом институте.

Странная вещь: я имел очень много соприкосновений с Ленинградским политехникумом, с Гидрологическим институтом, с его директором Глушковым, с его работниками; проверял кадры этого института в целях сокращения; с 1925 по 1927 год в качестве начальника научного отдела в Наркомпросе многократно занимался этим институтом — и никогда не слышал о Фролове, а память у меня хорошая. Мне совершенно непонятно, каким образом он мог там ускользнуть от моего внимания, но каким-то образом это случилось. В 1927 году он отправился в заграничную командировку и не вернулся. Тоже непонятно: я участвовал в комиссиях по командировкам и в Наркомпросе, и в Н[аучно-]Т[ехническом] У[правлении] ВСНХ, и ни там, ни там Фролова в списках не было. Более того, по валютным соображениям все заграничные командировки были отменены, и не поехал никто.