«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

«Позволь, — сказал я, — ты ошибаешься: там — мужское отделение». Ты засмеялась: «Ничего, идем-идем». И там остановилась перед прилавком и сказала приказчику: «Вот тот господин, для которого я отложила пальто; теперь надо примерить». И затем сказала мне по-русски: «Послушай, не сопротивляйся. Ты знаешь, в каком состоянии твое зимнее пальто. Два года ты водил меня за нос, а теперь я привела тебя сюда. И притом, — продолжала ты, глядя мне в глаза, — подумай, все уже подготовлено, а ты знаешь…». Я поцеловал твою родную ручку, и мы пошли в кондитерскую сбрызнуть покупку[1431].

У тебя под датой 11 ноября значится: «рукопись сдана Пренану». Это нуждается в разъяснениях. После того, как ты получила свой диплом (licence ès sciences naturelles[1432]), в 1931 году Pérez дал тебе тему — изучение механизма вырабатывания половых продуктов с их последующей судьбой у моллюсков и, в частности, у Purpura. Первую работу на данную тему ты напечатала в сотрудничестве с ним…[1433] После этого ты выпустила несколько самостоятельных работ[1434], но тема в таком аспекте не давала возможности для большего развертывания.

Pérez не был экспериментатором, и методы, практиковавшиеся у него, были элементарно просты. В данном случае, заручившись большим количеством моллюсков приблизительно одного возраста, нужно было фиксировать их через определенные сроки, парафинировать, нарезать на микротоме, наделывать препараты и смотреть в микроскоп. Надежды найти что-нибудь новое этим путем было очень мало, потому что такой цикл работ проделан уже много раз на морских станциях всего мира, и в существующих сводных работах, например — у Pelseneer, весь процесс описан.

Тем не менее у предшественников тебе удалось найти слабые стороны, неверные наблюдения, неправильные истолкования, и накапливался материал для твоей собственной большой работы. Этот материал накапливался очень медленно, и положение было тем более неприятно, что по французским традициям Pérez совершенно не интересовался тем, что делают начинающие ученые, работающие у него в лаборатории. Он часто заходил к тебе, чтобы поболтать, выпить чашку чая, но засадить его за микроскоп и заставить посмотреть препараты было очень трудно.

После твоего перехода в 1937 году в лабораторию Пренана ты надеялась, что с ним будет лучше. На деле — положение не изменилось. Он дал тебе другую тему — эмбриология мыши, и ты и здесь накопила огромный материал, но над тобой висела неоконченная работа по моллюскам. К тому же все годы до войны Пренан отсутствовал, будучи поглощен политикой. Пришла война, мобилизация, разгром, а для него — полтора года плена (май 1940 года — ноябрь 1941 года), подпольная работа, арест, пребывание по тюрьмам и лагерям (январь 1944 года — июнь 1945 года). За все это время о науке он не думал, и нам самим тоже приходилось иметь большие перерывы.

Наконец, ты решила больше моллюсками не заниматься, но пересмотреть весь свой материал и напечатать те результаты, которые накопились. Так образовалась значительных размеров работа, которую в ноябре 1947 года ты передала на просмотр Пренану и которая была напечатана в феврале 1949 года в «Archives de Zoologie expérimentale et générale»[1435].

Раз уж я заговорил о лаборатории, будет вполне уместно поместить здесь ряд снимков, выполненных в 1946 году Эмилем Марковичем и представляющих тебя в лаборатории…[1436]

Я уже давно ничего не говорил о делах русских сопротивленцев. Деятельность наша была очень интенсивной. Очень многие уезжали с первыми партиями на родину[1437], и требовалось снабдить их свидетельствами об участии в подпольной работе против немцев, а для этого Контрольная комиссия под моим председательством должна была проверить их права. Иногда мы с Игорем Кривошеиным сцеплялись: он был склонен легко давать подобные документы и два-три раза подмахнул их без визы Контрольной комиссии. Я считал, что вообще едут не те, кому следует, и что незачем усиливать там, в России, позиции сомнительных лиц.

Помимо крупной организации в Париже у нас возникли еще организации в провинции, особенно — после поездки Игоря на «гастроли» в различные города. Он привез отовсюду, из Ниццы, Марселя, Лиона и т. д., десятки, вернее — сотни, заполненных анкетных листов и передал этот материал нам. Мы были поставлены в очень большое затруднение. Наша комиссия вне Парижа не имела никакой возможности проверить сведения, содержащиеся в анкетах.