«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Сегодня мне не дали ни работать, ни писать. Во время завтрака — звонок: Вера Михайловна [Данчакова] с Тоней. Я предвидел их появление в какой-либо день, но думал, что это произойдет раньше, так как коллоквиум, на который прибыла Вера Михайловна, начался в понедельник, а она приехала в субботу и, следовательно, могла навестить меня в эти два свободные дня. Я раздумывал о том, как она поведет себя после нашего несчастья. Думал, что, может быть, будет задавать слишком много вопросов и взбудоражит во мне всю боль, а плакать перед ней не хотелось бы. Я думал, что, может быть, как женщина старая и опытная, она проявит некоторую осторожность в вопросах, но все-таки скажет что-нибудь о тебе, проявит то доброе отношение, о котором все время говорила в письмах и при встречах. Я думал, что она захочет навестить могилу, что спросит, как я, что делаю и что собираюсь делать.

Действительность оказалась совершенно иной. Вера Михайловна пришла в то время, когда M-me Collet и я завтракали. Первым делом она уставилась на M-me Collet всеми своими очками, и я ясно увидел, какие неудобовысказываемые мысли шевелятся у нее в голове. Когда M-me Collet вышла на кухню, Вера Михайловна обратилась ко мне со словами: «Может быть, вы попросите вашу… знакомую дать мне кофе». После этого она заговорила о себе, о своих планах, о своих успехах, о комплиментах, о почете, какой ей был оказан, о Волике № 2[1506] — все о себе, о себе и о себе. Я ждал, что она хоть чем-нибудь поинтересуется из того, что касается нас с тобой; ведь с тех пор, как мы с ней виделись в прошлом году, так много-много произошло; ничего, ни одного слова. Каждый раз, как проходила M-me Collet, она внимательно рассматривала ее, и опять те же мысли пробегали в ее голове.

Что мог я сделать? Если бы был моложе, сказал ей: «Оставьте эти мысли: та дама — совсем не то, что вы думаете, и находится около меня совершенно на других основаниях, чем вам кажется. Я имею все основания смотреть на нее как на очень хорошего друга; надеюсь, что так оно и останется; но ни для чего иного места нет и никогда не будет. Вы должны были бы на капельку больше меня знать и на капельку лучше обо мне думать». Но я слишком хорошо знаю, что такой язык может быть убедителен для Тони, а Вера Михайловна никогда его не поймет и никогда ему не поверит. И ее невероятный эгоизм отнимает у меня всякую охоту о чем-либо разговаривать с ней. Я боюсь одного, а именно, что своего шалопая Волика № 2 она ухитрится подсунуть под надзор Тони или мой. Для этого мы еще годимся.

Вечером пришла Dehorne, которая вернулась из деревни, чтобы в последний раз отбыть экзаменационную повинность. Она вошла в кабинет, взглянула на твой портрет и заплакала, заплакала искренне, по-хорошему, и затем сказала: «Вы хорошо сделали, что купили эту квартиру и сохраняете в ней все, как было, сохраняете ту атмосферу, которая была и памятна для всех, кто бывал у вас». Мы с ней очень много и долго разговаривали, и по-хорошему: о Вере Михайловне, Пренане, Пако, о животных, прививках, Пастере и M-me Collet. И, когда я описал ей реакцию Веры Михайловны, Dehorne засмеялась и сказала: «Успокойтесь; все, кто знал и любил вашу жену и вас, знают и сейчас, что обо всем этом следует думать, а о других не заботьтесь». <…>

Еще о Вере Михайловне. Она все-таки задала мне один вопрос: «Подписали ли вы Стокгольмское воззвание?[1507]» — «Да, конечно. А вы?» — «Меня очень удивляет, что вы, с вашим умом, подписали». — «Напрасно, я — не только советский гражданин, но и патриот». — «Но это воззвание — вернейший способ вызвать войну». — «Не думаю. Америка готовится к войне независимо от всяких воззваний». — «Тогда надо разоружить Россию; она содержит огромную армию как орудие нападения». — «А разве ее противники не имеют армий?» — «Россия все время производит нападения и вынуждает к войне». — «Вера Михайловна, вы немножко забываете географию и арифметику: как будто Россия находится в Мексике, а не Америка влезла в Турцию и Персию?» — «Оставим этот разговор. Пусть Тоня расскажет о моих успехах на коллоквиуме»[1508].

* * *

11 июня 1950 г.

Сегодня я ездил к Тоне завтракать. Была M-lle Крёгер (почему Тоня приглашает меня каждый раз, как и M-lle Крёгер, я не понимаю; неужели же она думает меня скомбинировать; смешно!). Разговор шел о Вере Михайловне, которая уехала только сегодня, и Тоня ездила ее провожать в Bourget.