«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

После завтрака смотрел советский фильм «Иван Грозный»[1641], которого мы с тобой не видели: нам не понравились и отзывы, и отдельные кадры в газетах. Много ли мы потеряли? Не очень. Надуманно и в общем слабо. Хорошо выдержан стиль эпохи, но с историей ничего общего не имеет, как и пьеса Алексея Н. Толстого. Черкасов играет хорошо, но и только. Как всегда в советских фильмах, среди второстепенных исполнителей — очень много хороших актеров. Что неприятно, это — квасной патриотизм в непристойных порциях. Несколько раз повторено: «Москва — третий Рим, и четвертому не быть». Этот мессианизм вульгарен, неуместен и не имеет ничего общего с социализмом или коммунизмом. От этого недалеко до «шапками закидаем» со всеми последствиями. Неужели же это соответствует послевоенному коммунизму?[1642]

* * *

10 сентября 1952 г.

Отвратительная погода, как раз подходящая, чтобы передать мой печальный разговор с M-me Pacaud. Вся история во многих деталях отличается от того, что я думал, но в существенном я был не далек от действительности.

Первый кризис (бы ли это действительно первый?) имел место в 1937 году, но продолжался довольно долго и принимал очень острые формы. Это было начало брачной жизни, и тогда M-me Pacaud смогла преодолеть все бурные влияния и комплексы. Как раз в то время Pacaud готовил свою диссертацию относительно Cladocères — ракообразных, обитающих в лужах, прудах, озерцах («Contribution à l’écologie des cladocères»). Кто его направил на эту тему, не знаю; может быть — Rabaud. По словам M-me Pacaud, тема ему не нравилась, но, будучи человеком дисциплинированным и дотошным, он добросовестно взялся за исполнение. Именно тогда во время прогулок и экскурсий он искал всегда разные лужи и прочие водоемы, и все кругом (и мы тоже) посмеивались над ним и называли эти водоемы «mares à Pacaud»[1643], а как только кто-нибудь находил каплю воды в канаве, сейчас же звали Pacaud. Он подходил, веселел и тут же пускал в дело сачок и банку. Это была огромная работа, которая давала много цифр, но никуда не вела.

В результате должно было получиться исследование, каких много, — статистическое исследование о влиянии разных факторов на Cladocères. Pacaud чувствовал это и по мере накопления материала становился все нервнее и нервнее. Он старался делать выводы, и то, что получалось, было в высшей степени банально. Pacaud волновался, рвал свою рукопись, говорил о своей негодности к научной работе и о том, что он сам и его диссертация будут посмешищем для понимающих людей, и все серьезнее и серьезнее поговаривал о самоубийстве. Это приняло такой угрожающий характер, что M-me Pacaud отправилась с ним вместе в санаторий для нервных больных где-то в Эльзасе. После нескольких месяцев отдыха Pacaud взялся за свою диссертацию и благополучно защитил ее в 1938 году. Защита была слабая, но степень он получил. Был ли Pacaud прав в своей самооценке? Мне трудно сказать: я — не специалист. Пренан не ставит эту диссертацию высоко, находит ее грамотной, приличной, средней, но и только. Вероятно, Пако, с его нервной чуткостью, быстро понял этот оттенок, был уязвлен и, может быть, считая его справедливым, все-таки видел здесь несправедливость. Человеческое, слишком человеческое…

По словам M-me Pacaud, за годы, которые прошли после защиты диссертации, открывались часто свободные вакансии, дававшие возможность повышения, на которые Pacaud мог бы претендовать, но всякий раз находился кто-нибудь, перебивавший ему дорогу, часто благодаря своим талантам, но еще чаще из-за протекции, каковой ему недоставало. Из гордости и корректности он никогда ничего никому не говорил, но очень страдал. Это в значительной мере верно. Я помню историю с кафедрой, которая открылась в Poitiers: обратились к Пренану с просьбой рекомендовать кандидата, и он рекомендовал некоего нахала Legrand, нисколько не лучшего, чем Pacaud, и гораздо более молодого и менее опытного в преподавании. Узнав об этом, ты сказала Пренану: «А почему вы не рекомендовали Pacaud? Это было бы, во всех отношениях, лучше и справедливее». И он ответил: «В самом деле, я мог бы рекомендовать Pacaud. Как я не подумал об этом? Дело в том, что Legrand сам пришел ко мне, как только пронюхал о конкурсе».