Могаевский

Он вспомнил, откуда знаком ему адрес «Невский, три»: тут искали они пресловутый «Двор ангела» — и не нашли. По рассказам, вход в его узкое ущелье был в первом дворе, но никаких входов не находилось, проход в арку, казалось, был закрыт, заколочен лет сто. Он даже решил — может, речь идет об оптическом эффекте, в иные часы в одном из чердачных оконц потаенного колодца появляется отражение ангела Александрийского столпа с лицом царя? Здешние отражения иногда невероятно своевольны, их местонахождение противоречит правилам оптики, логики и законам перспективы.

И все-таки — можно ли было по теням городских шпилей, памятников, отметок высот определить время суток? Города солнечных часов раскинулись в южных широтах, Путник, наш — город клепсидр.

Тут вошел он во двор Невского, три, в магазинчик «Старая книга», отдал записку Люсе, та только головой покачала, впрочем, пообещав навести справки у Ерофеева на Васильевском; отдав и ей свою визитку, вышел он из букинистического оазиса ни с чем.

Его окликнул знакомый женский голос:

— Боря, неужели это ты? Какими судьбами?

Перед ним стояла Валентина, поседевшая, улыбающаяся, с маленькой клеткой в руках, обитателем клетки был бирюзово-зеленый неразлучник.

Он совершенно забыл, что Валентина живет в этом доме, они с отцом и Ольгою всегда входили в парадную с Невского, но у парадной был второй вход со двора.

— Куда вы несете этого красавчика?

— В Александровский сад. Он там научился подражать журчанию и плеску фонтана, потешает народ, дышит свежим воздухом, составляет мне компанию. Ты в командировке? Надолго?

— Мой поезд на юг отходит сегодня.

— Почему не самолет улетает?

— Самолетом я прилетел. Мы с женой ездили в свадебное путешествие на южном поезде, я люблю это вспоминать.

— Идем пить чай. У меня к случаю шарлотка.

— А как же ваша прогулка?

— Завтра нагуляемся.

По лестнице столетней давности с пологими ступеньками подниматься было легко, они шли на последний этаж, на втором курили молодые люди, раскланившиеся с Валентиной.

— Они из журнала «Нева».

В окно Валентининой комнаты виден был кусочек площади с Александровской колонной.

— Ты ведь теперь ректор одного из крупнейших вузов там, у себя, на юге?

— Откуда вы знаете?

— Борис рассказывал, они с Нюсей были в гостях у меня месяц назад. Он тобой гордится.

Ему было приятно это слышать, обычно это он гордился отцом.

Валентина была отцовская подружка детства, соседка по дому в Графском переулке, играли в одном дворе, возможно, отец был в нее влюблен, должно быть, в нее все были влюблены. На стене висела фотография, где проносилась она на роликах, цирковая гимнастка с сияющей улыбкой кинозвезды.

— Вы здесь похожи на Дину Дурбин.

— Да, мне говорили, но во времена этого фото трофейных фильмов еще никто не видел. А твоя мать Эрика походила на Соню Хени.

— Кто такая Соня Хени?

— Ты не видел фильма «Серенада Солнечной долины»?!

— Нет.

— Соня Хени играла главную роль, такая маленькая, задорная, с пушистыми волосами. Вообще-то, она была норвежская фигуристка. При этом любимая фигуристка Гитлера, даже с ним общалась. Во время оккупации Норвегии соотечественники стали называть ее «предательницей»...

Тут Валентина осеклась.

— Все знают, что моя мать была осуждена и отправлена в ГУЛАГ как предательница

Родины за то, что в оккупации служила машинисткой и переводчицей в немецкой комендатуре, — сказал он. — Надо будет эту «Серенаду Солнечной долины» посмотреть.

— А ты помнишь, как мы с тобой и твоей мамой сидели в бомбоубежище в первую блокадную зиму?

— Смутно.

— Ты был маленький. Засыпал у Эрики на руках, да она и сама была небольшая, иногда я брала тебя спящего на руки, чтобы она отдохнула.

— Там был высокий старик в шляпе, стоявший посередине низкого бомбоубежища и державший на своей шляпе сводчатый потолок, его звали Филипп Собакин.

Валентина рассмеялась.

— Я дочь Филиппа Собакина, мы с Эрикой о нем говорили, старика в шляпе не помню, может, он тебе снился.

— Вы часто видите моего отца?

— Я его видела в последний раз еще до твоего рождения.

Последовала пауза.

— Вы только что сказали, что он недавно был у вас в гостях.

— Это Борис был у меня в гостях, а ты спрашиваешь о своем отце. Что с тобой? Так ты не знал?! И я проговорилась? Я думала — теперь, когда ты взрослый, у тебя свои дети, это уже не тайна. Тебе нехорошо? Подожди, я тебе налью рюмочку, выпей.

Комната откружилась, попугайчик парил под потолком.

— Так я не родной сын? Приемный?

— У Эрики был роман, когда мужа послали в командировку, она Борису призналась, что беременна не от него, готова была к разводу, но он сказал: буду растить, как своего, а мальчик ничего знать не должен, и никто не должен.

— Бабушка знала?

— Нет.

— А тетя Аня?

— Нет.

— А мама Оля?

— Кажется, да. Вся наша компания знала, все молчали.

— А нынешняя жена знает?

— Думаю, знает.

— Валентина, кто он был, мой настоящий отец?

— Музыкант, еврей, скрипач филармонического оркестра.

— Но ведь я похож на отца...