Могила Азиса. Крымские легенды и рассказы

   Встревоженные лица показались на улице, толпа высыпала из синагоги. Несколько человек с копьями пробежали к воротам. Там уже перекликались стражники.

   -- Именем великой государыни, дочери Тохтамыш--Хана! -- требовал пропуска голос за воротами.

   Из бойниц караимы увидели сорок вооруженных всадников и впереди них -- воина в блестящей кольчуге с закутанной в чадру женщиной на седле.

   Скоро загремели железные цепи ворот, широко распахнувшихся при грозном имени хана. Салтин-бей со своими ордынцами приехал в город. Его татары тотчас сменили караимских стражников, и тревожная весть обежала Чуфуг-Кале. На азаре, паперти кенаса, поспешно собрался совет старейшин. Седой гахам, опираясь на посох и поддерживаемый двумя раввинами, всходил на ступени.

   -- Горе, горе! Что вы сделали? -- вся запыхавшись от быстрого бега, говорила Гира, схватив за руку проходившего в синагогу Иегуду Бейма: -- дочь повелителя бежала с Салтин-беем, уже близка погоня... грозный гнев хана обрушится на ваши головы!

   -- Ты лжешь, еврейка, -- задрожав от бешенства, вскрикнул раввин.

   -- Горе детям и женам вашим! -- ломая руки, рыдала Гира. -- Горе тебе, Иегуда Бейм! Проклятье народа падет на твою голову! Это ты настоял, чтобы дочь хана впустили в город. О, я все знаю! Ты любишь Ненекеджан. Я подслушала твои вздохи, твой шепот во сне, мои глаза следили за твоим страстным взглядом в Хан-Сарае. Я везде там, где ты, Иегуда Бейм! Я люблю тебя...

   Грубым движеньем оттолкнул от себя Гиру Иегуда Бейм и взбежал на паперть кенаса.

   Гневный и грозный восседал Тохтамыш-Хан на возвышенье в зале суда. Кругом стояли ханские янычары с обнаженными саблями. Весь диван был в сборе: Калга, Нуреддин-султан, визири, беи, евнухи, шейхи и улемы. Не было только начальника дворцовой стражи: он был обезглавлен по повелению хана. У дверей, скрестив на животе руки, безмолвные и неподвижные, как статуи, стояли черные аях-арапы, дворцовые прислужники. Все трепетало. Хазандар получил уже гневный окрик, медик-армянин, предложивший хану какое-то успокоительное питье, был прогнан из дворца, но первый встретил гнев хана бедный придворный поэт Хифзи. Великий сочинитель красноречивых надгробных хронограмм и эпитафий, невзрачный, тщедушный, с глухим голосом и грязной бородкой, Хифзи, еще ничего не зная о случившемся, распростерся, было, с какой-то просьбой "перед тенью милости Аллаха", но получил такой пинок ногою, что сочиненный им заранее для приветствия хана цветистый стих застрял у него в горле, как неудачно проглоченная кость. Подобрав полы своего желтого халата и потеряв на дороге громадный тюрбан, Хифзи кубарем выкатился из дверей Хан-Сарая.

   Тохтамыш был страшен. Маленькие узкие глаза его злобно сверкали над орлиным носом, тонкие губы были крепко сжаты, редкая седая борода вздрагивала на трясущихся от бешенства скулах и подбородке. Горе отца, оскорбленье, подавленные слезы и отчаяние разразились в его сердце ужасной бурей, и он, со всею необузданностью дикого самовластья, срывал свою обиду на приближенных. В высоком кауке, опушенном мехом, в расшитом золотом кафтане и украшенной самоцветными каменьями верхней накидке, опираясь на драгоценный посох, он сидел в зале суда и ждал донесений гонцов из Чуфута. Баскаки, сераскиры соседних орд со всех сторон прибывали во дворец. Кадии поспешно рассылали ханские ярлыки с приложенною к ним тамгою, печатью хана.

   Вот, наконец, вбежал весь запыленный гонец и распростерся ниц.

   -- Взята ли крепость?

   -- Повелитель. Чуфут не сдается... Уже много народу перебито... Пять раз мы лезли на скалы...

   -- Как, все мое войско не может одолеть сорока ослушников? Трусы, неверные псы! Тохтамыш приподнялся и в ярости пустил тяжелым жезлом в трепещущего гонца. Окровавленный воин опрокинулся навзничь, и аях-арапы поспешно вынесли его из залы суда.

   Старый шейх Уль-Ислам приблизился к хану и, почтительно поцеловав полу его кафтана, тихо заговорил.

   -- Царь царей. Солнце веры, дозволь мне, служителю Пророка, сказать твоему Величию: Чуфут будет взят, но тебе ведомо, какая это неприступная крепость. Сорок человек могут защищаться в ней от сорока тысяч.

   -- Довольно. Вооружить все население Бахчисарая. Я сам еду в Чуфут!

   На белом коне, среди толпящегося народа, ехал Тохтамыш по улицам города. Хазандар бросал деньги в толпу. Сераскиры, беи во главе своих чамбулов, бряцая оружием, медленно двигались за свитой хана.

   -- Алла, Алла! -- гремело и гудело в воздухе.

***