Могила Азиса. Крымские легенды и рассказы

   В черной тени грозной скалы Чуфута, на недоступной вершине которой, озаренные лунным светом, белели седые стены и башни Караимского города, шумел, копошился и жужжал, как пчелиный рой, лагерь татарского войска. Горели костры, конные и пешие чамбулы готовились к ночному приступу. Тут были славные стрелки из лука, татары с южного берега Крыма, в своих расшитых золотым шнурком и позументами курточках, тут были горцы-черкесы в шлемах и панцирях, горячившие великолепных скакунов в серебряной сбруе, были дикие орды степных ногайцев, загорелых, скуластых, со свирепыми лицами. Они скакали на одногорбых верблюдах и pfesbixi малорослых лошадках, с длинной гривой, вооруженные стрелами, копьями и арканами. Долина двигалась и звучала тьмою нестройных, голосов. При сиянии месяца длинные тени ползли и мелькали от коней и всадников. Длинные черные тени, тени минувшего, кровавой историей грабежей и набегов, страшные призраки, похожие на души погибших в бою предков. Ангелы смерти и разрушенья, Мункар и Накир, веяли своими черными крыльями в этой долине. Таинственный народ, несметными полчищами нахлынувший из глубины Азии, с мечом и пожаром, чтобы все полонить, сокрушить на своем пути и потом, со всей силой своей и могуществом, бесследно исчезнуть во мраке веков, обратиться в ничтожество, -- этот дикий, свирепый народ был здесь под стенами неприступного Чуфута... Тени и лунный свет, живые и мертвые, прошлое, настоящее и будущее сливались здесь в сумраке ночи в одно таинственное видение. Куда неслись эти тени, куда мчались всадники? Все поглощала мгла ущелий, долин и утесов...

   Потомок Чингис-Хана, равный Батыю и Мамаю славой и могуществом, Тохтамыш-Хан, "дерзновеннейший, сильнейший, великого юрта Крымского престола, несчетных тем Татов и Тевксов, междугорских черкесов, ногаев правой и левой стороны, кипчакских степей многих татар повелитель" -- мрачный и грозный, стоял у своего шатра и смотрел на озаренный лунным сиянием караимский город.

   -- Ненекеджан, дочь моя! -- тихо шептали его бледные губы.

   Вот хан махнул рукой, и грозным криком дрогнула вся долина. Чамбулы двинулись сплошною стеной и полезли на приступ. Засверкали копья, тучи стрел взвилась в воздух... На головы карабкавшихся по скалам татар с глухим гулом посыпался со стен Чуфута град каменьев. Огромные куски гранита дробились при падении, давили воинов и увлекали с собой и, пропасть их изуродованные тела. Дикий визг монголов, стоны и проклятья оглашали долину и высоты Чуфута. Вдруг разрозненная, сметенная, вся громада войск, как шумная клокочущая волна от берегов острова с воем отхлынула от чуфуткальской скалы. Приступ был снова отбит.

***

   Мертвая тишина воцарилась в Чуфуте. Точно ропот разъяренного моря, после прибоя, долетал туда гул голосов из долины. Бледные лица караимов показывались из дверей домов. Угрозы Салтин-бея и увещанья Иегуды Бейма держали их в повиновении. Они не осмеливались отворить ворот города и выдать дочь Тохтамыша, но ужас их был велик: ордынцы Салтин-бея могли продержаться не более нескольких дне ночей, и кары раздраженного хана падут на головы караимов... Салтин-бей заставлял их вместе со своими воинами сбрасывать каменья со стен крепости на ханское полчище.

   В доме Иегуды Бейма засветился огонек.

   Там, в дальней комнате, сидела Ненекеджан-ханым и держала на коленях курчавую голову склонившегося к ней Салтин-бея. На полу валялась обрызганная кровью сабля. Утомленный долгой бессонницей, трудом и битвой молодой бей забылся в чуткой дремоте. Ненекеджан тонкой чадрой перевязала ему пораненную стрелой руку. Тихо отворилась дверь, и рабби Иегуда Бейм вошел в комнату. Увидев Салтин-бея и Ненекеджан, он вздрогнул и остановился у порога, схватившись за косяк двери рукою.

   -- Скажи, раввин, долго ли продержится город? -прошептала Ненекеджан. Большие полные слез глаза ее с тайной надеждой остановились на лице Иегуды Бейма. Рабби молчал.

   -- Я знаю, десять джигитов наших убито... Караимы волнуются... Можно ли положиться на твоих единоверцев?

   -- Государыня, нас ждет мщенье твоего отца.

   -- О, я отдам вам все мои драгоценности, мои жемчуга, алмазы, мои... Ах, раввин, я забыла, что я уже не ханская дочь более!

   Иегуда Бейм в каком-то неудержимом порыве хотел броситься к беззвучно рыдавшей Ненекеджан, но взглянув на спавшего у ее ног Салтин-бея, схватился руками за голову и выбежал на пустынную улицу города.

   Долго шел Иегуда Бейм, сам не зная куда. Лунный свет белел на зубчатых стенах крепости, черные тени ползли от мшистых башен. Там сверкали копья ордынских стражников. По каменным ступеням раввин спустился к обрыву чуфуткальской скалы. Внизу, в бледном сумраке и лунном сиянии, темнела Иосафатова долина. В узорчатой тени деревьев белели двурогие гробницы, покоился прах далеких предков Иегуды Бейма, предков его народа. И словно укоризненный шепот носился между могилами, рос, увеличивался и достигал вершины, где стоял черный рабби.