Могила Азиса. Крымские легенды и рассказы

   "Ну, теперь мулла Мамут далеко!" -- думал староста, присаживаясь на толстое бревно на краю дороги. Ему вздумалось закурить трубочку. Теперь сам шайтан, если он и вправду шалит в Бахчисарае, не помешает мне потолковать о том, о сем с моей алой черешенкой... Но едва Мемет помянул шайтана, как бревно под ним засопело и поползло, словно большая ящерица. С испугу староста покатился кубарем пряло в канаву и шлепнулся на что-то мягкое. Сначала он лежал смирно и боялся открыть глаза, но потом разсмелился, посмотрел, пощупал руками и вдруг вскрикнул:

   -- Мулла Мамут! Да это опять вы!

   -- Ля иль Алла! - задыхаясь, проговорил мулла, тяжело поднявшись из канавы: так это вы сейчас сели на меня, эфенди Мемет?

   -- Как на вас, достопочтенный имам? Тьфу! Неужели вас я за бревно принял?

   -- Аллах акбар! Я вас, эфенди, еще хуже, -- за шайтана принял!

   -- Шукур Алла!

   -- Маш Аллах!

   И оба сановника с гневным видом расстались на этот раз уже окончательно. Рыжий шайтан, очевидно, продолжал свои гнусные проделки в Бахчисарае.

***

   Когда софта Халиль перелез через плетень, он долго не решался постучаться в дверь домика Зейнеп. Наконец он стукнул так тихо, что его услышала только маленькая сороконожка и в испуге поползла вверх по косяку. Халиль постоял несколько минуть в нерешительности, как грешник перед мостом Аль-Серат¹⁶, и после долгого колебания переступил порог: но совсем ошеломленный собственною смелостью и скрипом двери, которая, казалось ему, заскрипела громче колес мажары, он тотчас же попятился назад. Зейнеп, проснувшись от неожиданного шума, накинула на плечи опушенную мехом дурбе¹⁷ и со свечей вышла на резной балкон. Ее глазам представилась длинная фигура молодого софты, стоявшего на ступеньках лестницы с таким смущенным видом, что веселая Зейнеп звонко расхохоталась. "Чего тебе нужно, Халиль?" -- едва проговорила она. Ее хорошенькое румяное личико, освещенное красноватым огоньком, дрожало от смеха. Как ответить было бедному Халилю? Не сказать же ему в самом деле, что он пришел узнать, все ли еще находится на ее розовом подбородка мучившая его маленькая родинка? Халиль молчал. Зейнеп посмотрела на него своими лукавыми черными глазами и расхохоталась еще веселее. "Да ты совсем на мокрого котенка, которого только что из воды вытащили, похож! Ступай сюда, нет, не в комнату, неравно еще кто-нибудь придет, а вон туда, под лестницу, в кладовую. Только тише, не шлепай так своими двухаршинными туфлями!"

   Халиль и Зейнеп очутились в маленьком чуланчике, заставленном кадками, рухлядью и мешками с просом. В темноте Халиль до того разосмелился, что хотел уже спросить у Зейнеп про ее родинку, как вдруг со двора раздался стук в ворота. Зейнеп вырвалась из рук софты и, шепнув ему, чтобы он подождал, побежала узнать, кто бы мог быть в такой поздний час. Никто во всем Бахчисарае не исполнял так свято долга гостеприимства, обязательного для каждого доброго мусульманина, как хорошенькая Зейнеп. Аллах наверно помянет ее добродетели и даст ей лучшее место в раю. Стучавшийся был мулла Мамут, которого Зейнеп приняла с низкими, смиренными поклонами, почтительно прикладывая руку ко лбу и сердцу. При свете луны, толстый мулла, в своей огромной зеленой чалме и широком балахоне, являл положительно величественную наружность. Он родительски потрепал опустившую глазки Зейнеп по подбородку и приказал ей вести себя в комнату. Они стояли у лестницы, подле самого чулана, который Зейнеп старалась заслонить пышными рукавами своей дурбе.

   -- Ты знаешь, что сказал пророк? -- строго говорил Зейнеп мулла: -- "добродетельные женщины послушны и покорны; они заботливо сохраняют во время отсутствия мужей то, что Аллах велел хранить в целости".

   -- Но у меня нет мужа, эфенди! -- жалобно отвечала Зейнеп.

   -- Все равно, джаным, ты должна исполнять заповедь пророка. Будь послушна и покорна.

   Между тем бедный софта, оставшись в темноте, услышав у самой двери кладовой голос муллы, своего наставника и попечителя, до того перепугался, что со страху полез в первую попавшуюся кадку, боясь, как бы почтенный имам не вошел и не увидел его. Но едва Халиль бухнулся на дно кадки, он почувствовал, как холодная ванна из кислого катыка¹⁷ охватила его по самое горло. Не помня себя, он выскочил вон, бросился в дверь, и мулла Мамут увидел пред собой длинного, белого человека, с вытаращенными глазами, который при лунном свете до того походил на покойного мужа хорошенькой вдовушки, что почтенный мулла принял его за страшное привидение и, подобрав полы своего халата, без оглядки пустился бежать по улицам Бахчисарая. Мамут-эфенди долго слышал, как с хохотом и свистом кто-то гнался за ним и словно железными прутьями хлестал его по пяткам. Наконец бедный мулла потерял чалму, обе туфли и без чувств повалился на землю.