Могильщик. Цена покоя (СИ)

— И что за ужасы встречаются на нашем пути? — продолжал жрец. — Нам, жрецам, приходится быть настоящими воинами! Разбойники, поджидающие у дороги, воры — настоящие воры! — дерущие за постой в трактирах втридорога. А недавно, представьте, на юге, ещё южнее вашей глуши, в нескольких днях конного марша отсюда, пропали двое жрецов Единого! Попадись мне причастные, я бы с них шкуру спустил, — рослый заскрежетал зубами и картинно схватился за рукоять меча, но быстро снял с неё ладонь. — А вот… Что с тобой, друг? — возопил он, глядя широко раскрытыми глазами на Греста.

— Возмущён тем, что кто-то посягнул на святого человека, — самым обычным голосом сказал Велион. — Аж дар речи потерял.

Грест быстро закивал. Он бы уже драпал через покрытую тонким слоем снега грязь, если бы Велион не схватил его за куртку ровно в тот момент, как он дёрнулся, и грубо не усадил на место, что у воришки аж зубы лязгнули.

— Вот и я говорю, ужас! — кивнул жрец. — Хотя, поговаривают, что братья просто ушли в запой с храмовыми деньгами, но я в это не верю. Вот и приходится в пути становиться настоящими рыцарями, несущими свет Единого людям. Ах, как бы я хотел стать обычным крестьянином! Вот у кого ни забот, ни хлопот, ни бремени…

Жрец Матери, тот, что покрупнее, поставил на стол свой стакан и тяжело вздохнул.

— Если все вы, почитатели Единого, такие же пиздоболы, как ты, я не удивлён, что парочка пропала где-то в нашей глуши, — медленно проговорил жрец, и голос у него оказался не менее зычным. — Честно говоря, ещё пара фраз, и я посодействую в том, чтобы пропал ещё один, да простит меня благая Мать.

— Ты мне угрожаешь? — прошипел рослый жрец Единого, вставая и упираясь кулаками о стол. Кажется, он только того и ждал.

— Ставлю в известность.

Рослый презрительно фыркнул и уселся на место. Его полный спутник ухватил его за локоть и что-то зашептал, но рослый только отбросил его руку.

— Извинись, деревенщина, — процедил он, и вот в его голосе слышалась явная угроза, — и забери свои слова обратно. Иначе, клянусь Единым, я вызову тебя на дуэль.

— На дуэль? — переспросил жрец Матери. — Ты видишь у меня меч или копьё? Мальчик, иди играй со своими железными игрушками обратно к папочке и оставь своё место тому, кто действительно желает служить вашему многоликому богу.

— Многоликому? — возопил рослый, вскакивая во весь свой рост. — Да как ты смеешь? Единый — один. Он олицетворяет все… Другие боги — лишь его… — Он замялся, покраснел и стрельнул глазами в своего спутника, но тот сидел и смотрел куда-то в сторону. Понимая, что пауза затянулась, рослый покраснел ещё сильнее, дёрнул левой рукой за пальцы правой, понял, что перчатки на ней нет, и уже буквально побагровел. — Твоя Мать — шлюха, которая только и думает, как под кого из богов лечь!

— Если так, — кивнул жрец, — то выходит, что и Единый — шлюха. И трахает, выходит, сам себя? Ты сам-то, мальчик, видать, тоже любишь этим заниматься в угоду своему богу?

— Да я тебе ебальник вскрою, деревенщина, — наконец выдавил из себя рослый, задыхаясь уже от неподдельного гнева.

— Вот это другой разговор, — кивнул матриархист и тоже вышел из-за стола. — Здесь или на улице?

— На улице.

— Судьи на дуэль нужны?

— Ты никто, чтобы я вызывал тебя на дуэль!

— Тогда приглашаю зрителей, — фыркнул жрец Матери и хрустнул кулаками. — Нечасто деревенщины лупят благородных жрецов Единого.

Это стало последней каплей.

— Да ты потешаться надо мной ещё смеешь? — взревел здоровяк и бросился на обидчика.

Определённо, его учили драться, в том числе и на кулаках. Но драка была проиграна в тот же момент, что и словесная перепалка. Рослый летел на обидчика, как бык, и, как бык, в порыве ярости врезавшийся в стену, врезался подбородком в кулак жреца Матери и рухнул на пол. Матриархист же невозмутимо вернулся к себе за стол.

— Не убил? — мрачно спросил спутник рослого, поднимаясь из-за стола и приближаясь к поверженному, который не подавал никаких признаков жизни.

— Нет. Но челюсть, кажется, сломал.

— Может, он хоть какое-то время будет помалкивать? — проворчал пухлый, усаживаясь за стол с обидчиком своего спутника. — За последнюю неделю раза четыре за меч хватался, я его едва сдерживал. Хоть кто-то решился ему зубы пообломать. За это и, конечно же, за оскорбление, которое нанёс этот идиот Матери, а значит, и Единому, я угощу вас его ужином. И его выпивкой.

Матриархист, ухмыляясь, кивнул:

— Приятно пообщаться с умным человеком. Пусть даже твои верования не совпадают с моими.

Жрец Единого пожал плечами.

— Каждому своё. Но от бесплатной еды и выпивки ведь не откажется ни один жрец?

— Вот тут ты прав.

Служанка, вышедшая из кухни с подносом, быстро глянула на валяющегося на полу здоровяка, фыркнула и водрузила поднос на стол к мирно болтающим жрецам.

— Деньги, надеюсь, у тебя? — спросила она у толстого.

Тот в ответ благодушно улыбнулся и вытащил из кошелька серебряник.

— Еще кувшин вина, красавица.

— Как хочешь, папаша. Только вот этого с прохода уберите, уж будьте так добры. И дня не было, Халз, чтобы ты пьяный не набил здесь кому-нибудь морду.