Эта таверна, расположенная в окрестностях Айнса, никогда не пользовалась популярностью, а в последнее время и вовсе. Причин было множество. Еда и выпивка здесь были отвратными и довольно дорогими. Само здание дышало на ладан: крыша подтекала, в щели между оконными ставнями можно было просунуть палец, на полу лежала гнилая солома, смешанная с кусками еды, рвотой и битой посудой. Хозяин, Шамке, был мерзким и негостеприимным типом, а служанки старыми и страшными, и это даже не считая уродств, полученных ими уже при жизни. Сам хозяин где-то лишился левого глаза, его правая рука представляла собой сплошной шрам от ожога, а ещё на ней не хватало большого, указательного и среднего пальца. Одна служанка хромала на почерневшем от старости деревянном протезе, вторая управлялась только правой рукой (левой не было по локоть), а третья, по совместительству жена хозяина, скрывала обгоревшее ниже носа лицо под платком. Но её в любом случае выдавала кожа на шее, неровная, пятнистая. Все они, конечно же, были в прошлой жизни могильщиками. Поговаривали, Шамке с женой угодили под заклятие вместе. А ещё, что он надевает ей на голову мешок в постели.
Однако для могильщиков и торговцев антиквариатом это было едва ли не единственное место в Короссе, где они могли спокойно собраться, обсудить дела, что-то купить, что-то продать, собрать совместный поход. Для могильщиков постой здесь был бесплатным, а бедолаги, оставшиеся без возможности ходить на дело, могли получить халявную выпивку и еду, причём как от более удачливых коллег, так и самого хозяина.
Естественно, местный контингент отпугивал большую часть других посетителей. А жрецы Единого со своими проповедями распугали и постоянную клиентуру. И не-Карпре это бесило. Сегодня в зале сидело едва полдюжины гостей, один из которых вовсе не могильщик, двое были перекупщиками, а из оставшейся троицы лишь один мог пойти на дело. Мог бы, если бы не был пьян до того состояния, когда не можешь контролировать собственные кишки.
— Что же, Шамке, — громко проговорил тот, кого когда-то звали Карпре, — здесь не найдётся даже завалящего могильщика на хорошее дело с хорошим хабаром?
Шамке буквально подлетел к нему, вцепившись в плечо, прошипел на самое ухо.
— Не знаю, что ты затеял, Карпре, но отныне даже здесь не говорят о могильщиках вслух. Понял меня?
— Да он же спит, — отмахнулся не-Карпре. — Вон, глянь.
Парень с грубоватым лицом, которое уродовал шрам, тянущийся от левого уголка рта к подбородку, как будто действительно спал.
— Насрать мне. Завали ебальник, Карпре, или я выну из тебя душу со всем говном, что в тебе есть, а его в тебе много. — Шамке тяжело перевёл дыхание и сел напротив. — Или хотя бы говори тише. Что за хорошее дело?
Тот, кто когда-то был Карпре, ухмыльнулся, склонился к столу и заговорил так, чтобы было слышно только хозяину «Чёрной ивы»:
— Отличное дело, Шамке. Вот только для него нужны хорошие опытные ребята.
— Что за дело? — повторил Шамке, сверля не-Карпре взглядом. Дыра на месте левого глаза, казалось бы, делала это взгляд ещё более пристальным.
— Сердце Озера.
Хозяин «Чёрной ивы» фыркнул, а потом и вовсе расхохотался.
— Да ты сбрендил, — сказал он, отсмеявшись.
— Нет. Вовсе нет. Это вполне возможно.
— Да хер там. Возможно, скажешь же. Ни один идиот не пойдёт с тобой туда.
Не-Карпре таинственно улыбнулся и выпрямился. Повязка на его груди съехала, причинив сильную боль. От этого улыбка вышла не настолько победной, насколько ему хотелось.
— Вот-вот, — невесело хмыкнул Шамке, — у тебя крыша поехала уже. Тебе нужны деньги на лечение, много денег, вот ты и собрался лезть в самую жопу. Либо сорвёшь куш, либо сдохнешь быстро. Я прав? Заткнись, знаю, что прав. Ты, ублюдок, стоящий одной ногой в могиле… Боги! Да ты уже обеими ногами в могиле, уже даже прилёг в неё, закрыл глаза и сложил ручки на груди, осталось только закопать. Так вот, ты, Карпре, можешь идти, куда хочешь, и сдохнуть, я даже плакать не буду, но никого из парней я на это дело сватать не собираюсь. Понял меня?
— Всё возможно, — сказал не-Карпре. — Я тут встретил могильщика, который сходил в Имп и вернулся живым. Причём, он именно сходил в Имп, а не сбежал, обосрав штаны, не сунувшись за стену.
— А я встретил свою мёртвую бабулю, и она, как в старые времена, всыпала мне по жопе коромыслом, — фыркнул хозяин “Чёрной ивы”. — Вот только было это во сне. Тебе тот могильщик не приснился, а? Или это был просто редкостный пиздобол. Не думал я, что ты на такую брехню повёлся бы, ан нет, даже хитровыебаный Карпре может развесить уши и верить во всякое дерьмо.
— Это был Велион. Знаешь его? В чёрной шляпе ходит и в чёрном плаще.
Шамке хмыкнул, но уже скорее заинтересованно, чем саркастически.
— Велион, говоришь? Я его знаю, давно знаю и очень давно не видел. Думал, он умер. Если он говорил, что ходил в Имп… боги… В общем, это единственный могильщик, который может так сказать, и которому я поверю. Хорошо, что он жив.
— Живёхонек. Мы обстряпали зимой одно дело на юге и разошлись.