Могильщик. Цена покоя

Нет, невозможно, десять лет – долгий срок, слишком долгий. Могло случиться всякое. Боялся ли он разочароваться в ней ещё раз, как тогда, годы назад? Или просто хотел разбудить чувства, которые погасли уже тогда?

Или причина была в Элаги? В Альхе? В его собственной расшатанной психике?

Или он просто размяк? И что стало причиной этому? Элаги? Альх? Зимние галлюцинации?

Велион сплюнул. Подумав, ещё раз сплюнул и открыл калитку.

Будь, что будет…

Могильщику навстречу выскочила мелкая кривоногая псина. Дворняга яростно облаяла его, потом залилась звонким и более дружелюбным лаем, а затем, яростно крутя хвостом, принялась прыгать вокруг ног, напрашиваясь на ласку. Велион наклонился и погладил собачонке лоб. Та, высунув язык, завалилась на землю, продолжая сучить хвостом. Улыбка сама выползла на губы могильщику. Он когда-то любил собак… Грозных сторожевых псов храма, способных разорвать человека, но таких добрых к ученикам.

Во дворе многое изменилось – стоит новый забор, поправлены когда-то полуразвалившиеся сараюшки. Чувствовалась мужская рука. Это порадовало могильщика. С другой стороны, у этого дома мог оказаться новый хозяин… Велион решил пока не думать об этом и продолжил тискать собачонку. Кому это доставляло большее удовольствие, ему или дворняге, сказать сложно.

Рядом послышался быстрый топот ног. Складывалось ощущение, что бежит ребёнок. Продолжая улыбаться, Велион поднял голову. Улыбка медленно сползла с его губ.

По тропинке, ведущей от крыльца небольшого дома к калитке, бежал мальчуган, лет восьми или девяти на вид. Мальчишка был тощий, чумазый и загорелый, с исцарапанными коленками. Обычный деревенский ребёнок. Но смутило Велиона не это.

Его смутили волосы – чёрные, как смоль. И возраст. Если мальчишке девять… У Велиона пересохло в горле. Наверное, он выглядел сейчас, как живой мертвец.

– Здравствуйте, – вежливо сказал мальчишка. – Вы пришли к папе?

– Нет, – сипло произнёс могильщик, кашлянув. – Я мимо проходил. Можно воды попить?

***

Велион, пошатываясь, плёлся по дороге. Голова раскалывалась, перед глазами двоилось, ноги будто не свои. Болел живот, рёбра, правая лопатка. При каждом шаге сильной болью отдавалось правое колено.

Его закидали камнями. Десять или одиннадцать человек, среди них женщины и дети, даже один старик. Это произошло ещё утром, когда могильщик проходил по центральной улице одной из соседних деревень. Кто-то понял, что за чёрные перчатки надеты на его руки. Понял и не убежал, не спрятался, опасаясь проклятия, а поднял из дорожной пыли камень.

– Выродок! Исчадье преисподней!

– Гнилое семя! Порождение тьмы!

– Сучий потрох! Гнида!

– Трупоёб! Трупоёб идёт!

Они кричали и швыряли камни. Велион брёл по улице, зажимая рукой разбитую голову, а они шли следом, выкрикивая оскорбления, плюя ему в след, швыряя камни и сухие конские яблоки.

– Грязный могильщик! Пришёл грабить могилы наших родителей! Могильный червяк!

– Черви ковыряются в дерьме, получи-ка кусочек!

Велиону в затылок прилетело что-то липкое, в ноздри ударило зловоние. Позади раздался дикий и злой хохот. Он прикоснулся к затылку, поднёс ладонь к лицу. Перед глазами плыло, но он понял, в чём измазана перчатка. В коровьем дерьме.

Могильщик обернулся. Его преследователи ухохатывались, показывая на него пальцами. Мальчишка лет двенадцати вообще валялся на пыльной дороге, покатываясь от хохота. Его руки были вымазаны в свежем дерьме.

Девчушка, на вид ей не больше десяти, зачерпнула из свежей коровьей лепёшки полную горсть и швырнула в Велиона. Силёнок у неё немного, но она стояла всего в десяти шагах от могильщика, а плотное коровье дерьмо оказалось неплохим снарядом – ему попало прямо в лицо, залепило глаз, смешавшись с кровью, потекло по щеке. Это вызвало новый приступ издевательского ржания.

Что произошло дальше, Велион помнил плохо. Помнил девчонку и мальчишку, чьи лица возил из стороны встрону в той самой куче коровьего дерьма, из которой они брали свои «снаряды». Помнил старика, извивающегося на земле в луже собственной крови. Женщину, орущую благим матом. Она пыталась отползти от него, сжимая руками ногу, в которой зияла глубокая рана. Вторая женщина, совсем ещё молодая, визжала, зажимая ладонью лицо, ещё щека была рассечена, глаз вытек, половина зубов выбита. Двое мужчин, лежащие в пыли, не кричали, они были без сознания. Другой, обмочившийся, умолял пощадить его, взывал к человеческому милосердию, звал на помощь. Велион пинал его, избивал рукоятью клинка, втаптывал в землю, пока тот не затих. Четвёртый мужчина стонал и пускал кровавые слюни, в натёкшей лужице белели осколки зубов.

Это сделал Велион. Но как – он даже толком не помнил.

Двое других, видимо, сбежали. Могильщик не стал догонять их, просто повернул туда, куда шёл, и, шатаясь, побрёл дальше, стараясь оттереть лицо от дерьма. Ему вслед доносились вопли. Крики страданий. Но это не доставляло могильщику удовольствия, хотя несколькими секундами раньше он был уверен, что стоны его мучителей будут казаться ему божественной музыкой.