Могрость

– Они угорели в доме, – пояснил Витя. – Сестра с дочерью. У нас ведь часть поселка без газа: кто дровами, кто углем топит. Они печь на ночь засыпали, а ходы сажей забиты – весь угарный газ в спальне скопился. – Витя втянул воздух, тяжело выдохнул. Его одолевала усталость. – Байчурин приехал на похороны. Это года три назад было, осенью, – с сомнением сообщал брат. – И остался. – Витя задумался, глядя на хвою позади могилы матери. – Он тоже был на ее похоронах.

– Дины?

– Видишь, возле могилы клумбы соорудил, – качнулся вперед. – Я ему запрещал, ругался. Зря?

Аня пожала плечами:

– Похоже, он тоже скорбит.

– Странно, – но Витя с теплотой смотрел на туевые заросли по соседству с улыбающимся портретом. – В марте взойдут подснежники, потом тюльпаны. А летом барвинок застелет землю покрывалом и розы расцветут. Ей нравились розы. Белые.

Аня нахмурилась:

– Дина с ним общалась? С Байчуриным?

Брат криво усмехнулся, но при новом взгляде на надгробие опустил голову.

– В поселке сплетничали, что роман крутят. Они общались. А ты ведь знаешь, мама частенько ходила в лес прогуляться. Одна. У нее куча гербариев, фотографий растений. Она пусть и работала в четырех стенах, а природу обожала. И с археологами дружила: профессорами, да и со студентами. Они в гости заглядывали, помнишь? Помнишь. И мы к ним.

Аня задумалась. Когда она училась в старшей школе, раскопки возобновлялись близ валунов каждое лето – растягивались, когда на неделю, когда на месяц. Приезжим всегда нравилось у озера – Солнечный лес! – восхищались они чащам, а местные сторонились чужаков, как малахольных, и звали его Слепым.

– Здесь только дай повод, – напомнила. – Люди сплетничать не брезгуют. Знаешь, вроде как – доля правды в каждой лжи.

– Ну да, приезжий холостяк, а отец укатил на полгода.

– И у Дины правда… правда с этим приезжим?..

– Нет, – Витя отошел волчонком. Потом немного ослабил неприязнь, смягчился. – Она такая грустная ходила, красится перестала, каблуки забросила. Когда крутят шуры-муры не выглядят настолько подавленными. Ведь он тоже – себе на уме, все расспрашивал о трагедии, о сестре и племяннице. А что бы ему ответили? Они прожили здесь всего-ничего. Дом покойного отца – старый, печка древняя. Я говорил уже, да. Это нам повезло с централизованной сетью. Только отопление теперь хуже стало: дров не прибавишь, мерзнем порой. Ну, не суть. – Витя накинул капюшон. – Байчурин горевал, сторонился всех. Наверное, местные разведенки от злобы приписали ему свихнутую кукушку и роман с замужней. У мамы ведь подруг не было – некому заступиться, оправдать, рты всем закрыть.

– Тебя донимали?

– Поначалу. – Витя шмыгнул носом, бравада его усиливалась. – Так, шуточки. Все, кроме Гриши. И Вики. Она как-то даже разругалась с классом. – Витя улыбнулся – и сник поспешно. – Но мы не встречались, ты не подумай.

Он спрятал руки в карманы темной парки, напыжился.

– Я ведь не против…

– Нет. Просто не встречались. Она сохла по этому… – Витя втянул воздух, немного ослабил неприязнь в голосе: – По соседу.

– Косте? По Сычеву? – не верилось Ане.

– Да. – Витя колко взглянул на сестру. – Что вы только в нем находили?

Это Аню задело. Сильно.

– Говоришь, как местные разведенки!

– Не обижайся.

– Обижайся? – Она повернулась к нему, сверля взглядом. – Я по нему не сохла!

– Ну он нравился тебе.

– Мне было-то лет тринадцать. Подростковые выдумки. Каждой ведь кто-то нравился.

– И вы с Лорой в одного втюрились. Но там взаимно получилось.

Аня накинула капюшон. Подружкам она доверилась зря. Ее уговорили признаться, посоветовали не скромничать и соглашаться на свидание, – а потом высмеяли за ложь. Спустя неделю Лора начала встречаться с Сычевым. Сразу поползли слухи, что у Ани увели любовь жизни. Слухи эти распространяли Инга, Надя и Таня, не без участия довольной Лоры. И Сыч назло подливал масло в огонь. Без сомнений. Подружки считали, что, страдая от неразделенной любви, Аня в пустую отместку начала встречаться с врагом Сыча – Юрой Никольским. Они якобы угадывали обиду в робких взглядах, в случайных вопросах, в «напускной» неприязни к Косте.

– Чепуха. Я на эту провокацию больше не ведусь.

Витя вскинул брови.

– Ты не должна была оправдываться. Они не понимали. Забудь, – извинился улыбкой.

– А ты не забыл? Ведь понимаешь, что никакой любви не было. Я видела синяки. Я знала, что бил – он.

– Я виноват, – шел брат на попятную. – Мы с Юрой сами ввязались в драку.

– Вас двое, а они, лбы, мутузили бомжа.

– Нам же не поверили. И Сыч уже извинялся раз сто, на работу звал. Люди меняются?

– Вот ты упертый! – горячилась Аня. – Всегда упертым был! Ослиная порода! Ты должен был показать синяки. Дядя бы в порошок стер этого гаденыша.

– Наверняка. – Витя виновато закивал. – И папу бы уволили. Дядя Сыча при связях. У него ружей полдома! Охоте и Сыча обучил – тот хвастался, даже кота застрелил.

– Всё напускное, прикрытие! Он ему не отец. Отправил бы домой. Потом ведь прогнал. – Аня махнула рукой. – Да ну тебя! Думай, что хочешь. Что хочешь, понял!

Витя отнял угрюмый взгляд от надгробия.