Могучая крепость

И Уилсинны были не единственными, кого ей приходилось оплакивать. Они были единственными членами Круга, которые действительно знали о деятельности Анжелик, но многие другие знали «мадам Анжелик», и многие из этих людей с годами стали близкими личными друзьями. Очень немногие из них были настроены против профессии Анжелик, и большинство из них, постепенно, узнали о её благотворительной деятельности и, особенно, о её взносах в зимние столовые и приюты. Если Сэмил и Ховерд были потеряны для неё навсегда, по крайней мере, они уже были мертвы; другие её друзья, которым повезло меньше, были во власти Клинтана, и у неё не было никаких иллюзий относительно того, что происходило с ними в этот самый момент.

И здесь, на этом складе, собрались вместе шесть семей, и все они были вынуждены жить с одним и тем же знанием.

«По крайней мере, они больше не будут «собираться здесь», — подумал Жевонс. — Слава Богу. Этот город был достаточно плох с того момента, как я сюда попал. Теперь всё стало в десять раз хуже».

Известие об аресте Круга ударило по Зиону, как молот. Как и сама Анжелик, большинство членов Круга принимали активное участие в городской благотворительной деятельности. Многие из них были Бе́дардистами или Паскуалитами, связанными с церковными приютами, которые поддерживали их ордена. Неполноценными, недофинансируемыми, недостаточно укомплектованными и в значительной степени игнорируемыми их матерью, какими бы ни были эти приюты, они всё равно были разницей — в буквальном смысле — между жизнью и смертью для многих городских бедняков, и высокопоставленные церковники, которые соизволили их поддержать — которые, в некоторых случаях, фактически служили в них на регулярной основе — были глубоко любимы теми же самыми бедными гражданами Зиона. Другие работали с теми церквями, которые серьёзно относились к своему обязательству заботиться о своих менее удачливых братьях и сёстрах, и их тоже знали и любили нуждающиеся в Зионе.

Помимо горожан, которым эти викарии и архиепископы помогали напрямую, искренность их веры и сострадания были очевидны для младшего духовенства и мирян, которые работали с ними. Новость о том, что они были арестованы за измену и ересь, что они должны были быть осуждены — фактически уже были осуждены — как «тайные еретики», связанные с «черисийскими отступниками» (не говоря уже о всевозможных невыразимых личных извращениях), ошеломила всех этих людей. На первый взгляд это казалось невозможной, очевидной ошибкой. Однако слухи об аресте оказались правдой, и «признания» уже начали всплывать на поверхность после того, как Инквизиторы «воззвали к разуму» своих заключенных.

Зион был в очень тихом, очень скрытном смятении. Никто не осмеливался сказать об этом вслух, но много людей подозревали, что произошло на самом деле. Людей, которые видели в уничтожении Круга безжалостный, хладнокровно спланированный и выполненный манёвр, чтобы заставить замолчать всё, что могло быть истолковано как инакомыслие. Это было искоренение терпимости. Официальное подтверждение фанатичной преданности не только Матери-Церкви, но и викариату и — особенно — «Группе Четырёх».

Жаспер Клинтан сжал железный кулак вокруг Храма и самого сердца Церкви Господа Ожидающего, и город Зион затаил дыхание, дрожа и ожидая узнать цену его триумфа.

«Пройдёт совсем немного времени, прежде чем начнутся доносы, — с грустью сказал себе Жевонс. — У инквизиции всегда были свои агенты и свои шпионские сети по всему Сэйфхолду. Здесь, в Зионе и Храме, больше, чем где-либо ещё, и по-чертовски веским причинам. Но теперь люди начнут искать кого-то — кого угодно — к кому они могли бы обратиться, чтобы доказать свою собственную ортодоксальность, свою собственную лояльность и надёжность. Людей, которых они могут бросить на съедение кракенам, чтобы защитить себя и свои семьи».

— Я должна признать, — продолжила Анжелик с мрачным, горьким удовлетворением, — что, хотя я начала планировать это задолго до прихода к власти Клинтана, мне очень приятно использовать эту свинью, чтобы вытащить всех этих людей из Зиона.

Жевонс снова кивнул, хотя, если она должна была признать это, то и он должен был признать, что явная дерзость её плана заставила его более чем понервничать. Но эта дерзкая наглость, вероятно, была именно тем, что должно было заставить всё сработать, напомнил он себе.