Могучий русский динозавр. №2 2021 г.

Над шиферной крышей пятиэтажки выросла туча, и на стекло упало несколько капель. Августовский противный дождь, который Ольга ненавидела всей душой. Вообще, ненавидела каждый дождь, в любое время года, в любой день и час. За компанию с ним в её душу всегда закрадывалось серое отчаяние. Началось это давным-давно, наверное, десять тысяч жизней назад.

Обняв плечи руками, Ольга вздрогнула, заставила тело двигаться, мысленно подбадривала кровь, застоявшуюся в венах: быстрее, ну быстрее!

Взяла со стола посуду – пила только чай, муж ел яичницу с колбасой – и отнесла в раковину. Вымыла всё медленно, тщательно, аккуратно расставила тарелки в сушилке, следя, чтобы ни одна не покосилась. Чашки выстроила столь же чётко в ряд. Ложки и вилки в верхний ящик, вот так. Когда на кухне порядок, гораздо легче переносить окружающее.

Собирая крошки со стола, Ольга будто сметала песок, насыпанный на её душу. Песчинки сначала царапали, но позже наступало облегчение.

Бросила взгляд на часы. Надо собираться.

Тяжело, словно к ногам примотали скотчем гири.

Работа её находится в соседнем доме. Пройти по двору, завернуть за угол, мимо магазина, опять повернуть, и вот уже крыльцо цеха по пошиву медицинской одежды. Одноразовые халаты, шапочки, маски, бахилы и прочее. Работа простая – строчи и выполняй план. Чем больше сделал за день, тем больше получишь.

«Девчонки у нас вон сколько зашибают, – объяснили Ольге, когда она устраивалась. – Ты молодая, будь шустрой, с такой работой даже мартышка справится».

Ольга – её воспоминание запечатлелось в деталях – сидела на стуле возле стены и тупо взирала на директрису. Милая на вид женщина эта Сутулова, но в глазах есть нечто от паучихи. Тогда Ольга радовалась, что нашла место, где можно заработать, что к ней отнеслись серьёзно и не отмахнулись. С другой стороны, к концу разговора её начало подташнивать. От Сутуловой пахло, словно она не следила за гигиеной. В дальнейшем Ольга старалась близко к ней не подходить. Лучше всего с директрисой оказалось контактировать в курилке – дым заглушал все запахи.

Ольга никогда не отличалась хорошим чувством времени. Сколько она уже работает в цехе? Месяца четыре или пять? Может, семь? Мать всегда ругалась. Какой сегодня день, Оля? Не знаю. Какой год? Не знаю. Что ты вообще знаешь? Наградил же бог дочуркой!

В конце концов, разницы нет. Все дни на работе для неё слились в один бесконечный конвейер. Вначале её посадили шить одноразовые хирургические халаты, и она шила, исправно выполняя дневной план. Сверх того получалось неважно, Ольга, сколько ни старалась, не могла осилить и одной трети нормы, следовательно, и заработок не рос. Другие женщины, тоже сидевшие на халатах, строчили как сумасшедшие, делали две, а то и три нормы стабильно, изо дня в день. На неё они посматривали с усмешкой, и Ольга точно знала, что во время перекуров их любимым занятием было перемывать ей косточки – тормоз, неумеха, руки не из того места.

Одно время Ольга злилась, искала способ отомстить, одёрнуть, но ничего так и не изобрела. Директриса, которая раньше верила в её способности, теперь взирала на неё чуть ли не с жалостью. В её глазах читалось: «Ты хуже всех работаешь, милая моя, ты меня разочаровала». Всякий раз, когда Сутулова оказывалась рядом с Ольгиным рабочим местом, та опускала голову, делая вид, что целиком поглощена очередным изделием.

Ей никогда не перейти на маски или хирургические шапочки. Их шьют лучшие из лучших. Прострачивая швы, Ольга думала: «Ну и пусть. Это несправедливо. Ну и пусть».

Закрыв квартиру, медленно спускалась по ступеням. Во дворе дождило, мелкие капли щекотали лицо.

Едва обогнула угол здания, оставив позади пустой двор, как зазвонил телефон. Ответила. Это была мать со своим хриплым, неприятно дребезжащим голосом. Сообщила, что отец совсем плох и лежит после операции на почках, которая прошла хуже, чем врачи ожидали, и, наверное, скоро умрёт.

Ольга стояла, держа возле уха телефон, и смотрела перед собой на безлюдную улицу. Если сейчас пойти вперёд, то где-то там, наверное, можно встретить совершенно иную жизнь.

Мать прибавила, что Ольгин дед спрашивает, не хотелось ли бы ей сходить проведать отца. Всё-таки не чужой человек, к тому же, очень страдает.

Ольгу тянуло торжественно объявить матери, что она идиотка. Отец бросил их, когда ей только исполнилось пять. Какой родной человек? Все эти годы он был пустым местом, о нём и не говорили никогда, и почему теперь ему становиться частью её жизни?

«Мама, ты действительно в маразме. Или специально причиняешь мне боль», – подумала Ольга, сжимая зубы. Отец пусть лежит и мучается, пусть умрёт со знанием, что ни его бывшая жена, ни дочь не придут даже на похороны. Пусть лежит в вечном холоде. И родственнички с его стороны перестанут наконец давить на её чувство вины, и пусть катятся куда подальше. Они ей безразличны – большую часть времени – но в такие моменты ненависть накрывала Ольгу с головой, как чёрное одеяло.