Мои 99 процентов

Но зрачки выдают его. Они черные и огромные, как у наркомана, и я вижу, что ему до смерти хочется мне рассказать. Зачем иначе он оставил крохотную лазейку, в которую я могу пробраться? Мог бы ведь просто сказать «нет».

Признание так и рвется у него с языка. Надо только подтолкнуть его. Интересно, получится ли у меня быть убедительной?

– Это про дом?

Том, как загипнотизированный, качает головой. О, эти его карие глаза! Обожаю их. В утреннем свете они как клад. Золото, пески, гробницы, монеты, сокровища. Египетские пирамиды, вечная жизнь. Позолоченные саркофаги. Утварь Клеопатры.

– Тогда, может, про Джейми?

Том вновь отрицательно качает головой. Я пускаю в ход весь свой дар убеждения:

– Ты можешь все мне рассказать.

Он, судя по всему, спохватывается, и его лоб прорезает вертикальная морщинка.

– Все, прекращай давай.

– Что прекращать?

– То, что сказал Джейми. Пытаться строить мне глазки с целью чего-то от меня добиться. – В его голосе звучит отвращение. – Знаешь, тебе надо было продолжать дело Лоретты.

Если у меня время от времени получается загипнотизировать его, то Джейми способен заставить его пройти по горячим углям. Этот дом – легкая добыча в руках моей тиранической генетической копии и человека, который всегда добросовестно следовал указаниям сверху и ни разу за всю свою карьеру не позволил себе ни единого шага в сторону.

– А ты прекращай разводить тайны мадридского двора. Я намерена участвовать в ремонте.

И как только я произношу эти слова вслух, внутри меня что-то щелкает.

Мне следовало бы отбрить так Джейми. Трусливое чувство вины разом исчезает, точно выдавленный прыщ. Я прослежу, чтобы воля Лоретты относительно дальнейшей судьбы дома была исполнена, и защищу его от тех, кто не в состоянии оценить магию, которая живет в Maison de Destin.

– У меня такое чувство, что если у меня и есть шанс вернуть себе расположение Джейми, то исключительно через кровь, пот и слезы. Я твердо намерена реабилитироваться в его глазах.

– Лично от тебя проливать кровь, пот и слезы никто не требует, – произносит Том задумчиво. – Единственное, что от тебя нужно, – это твое присутствие при моих разговорах с Джейми, чтобы мы могли быстро принять все необходимые решения. Ты не можешь временно пожить у Трули?

– Ну уж нет. Я работаю и буду жить тут в палатке, как ты. Я теперь член твоей бригады.

Мои слова вызывают у него улыбку, но она быстро гаснет.

– Прости, но нет.

– Но почему? Разве тебе не нужны бесплатные рабочие руки?

– В твоем присутствии я не могу сосредоточиться, – абсолютно честно отвечает он, и в животе у меня екает. – Но это твой дом, так что я не могу тебе запретить. Можешь помогать в каких-нибудь легких работах. Например, красить новый забор.

– Нет уж. Девчачью работу я делать не буду. Мне, пожалуйста, что-нибудь с инструментами.

– Чтобы не вздумала таскать ничего тяжелого, никаких грязных работ, никаких лестниц, никаких электрических… – Том останавливает себя.

Судя по всему, он уверен, что я первым же делом засуну пальцы в розетку. Он озабоченно хмурится:

– Моя страховка этого не покроет. Для меня это будет только лишняя головная боль.

Мой рот непроизвольно раскрывается, в груди, точно трещина в тектонической плите, разверзается бездна. В ушах звенит. Я – головная боль.

– Я не то хотел сказать. – Том явно в ужасе. – Дарси, я неправильно выразился.

– Да ничего страшного. Это же правда. Творите с домом что хотите. Можно подумать, мне есть до этого какое-то дело. Все равно его продадут какому-нибудь богатенькому клону Джейми. Так что какая разница?

Удивительно, что я вообще еще в состоянии говорить. С трудом поднимаюсь на ноги и едва не переворачиваю кофейный столик.

– Тебе есть дело, – возражает он, устремляясь за мной.

Я торопливо скрываюсь в ванной и запираю дверь на защелку.

– И еще какое дело, – доносится из-за двери. – Я не намерен делать с домом ничего, что тебя расстроит.

– Мне нет никакого дела. К тому моменту, когда ты будешь открывать банку с краской, я буду уже примерно в десяти миллионах миль отсюда. Делай, что скажет Джейми, и никакой головной боли.

Пора собрать все эти чувства в кучку, точно разлетевшиеся в разные стороны листки бумаги. Сложить их в стопочку. И отправить в шредер.

– Прости меня, пожалуйста.

Пора смываться, пока я не сотворила что-нибудь непоправимое.

– Пожалуйста, открой дверь, – просит Том и снова стучит. Неужели у него совсем нет никакого чувства самосохранения? – Я совершенно не то имел в виду. Разумеется, никакая ты не головная боль.

– Ты никогда не врешь.

– Еще как вру. Каждый день.

Я смотрю на себя в старое мутное зеркало. Господи, ну и вид! Под глазами лиловые круги. На щеках пылают безобразные красные пятна. Я внимательнейшим образом разглядывала Меган на каждой рождественской вечеринке, на которую приезжала к родителям. Говорю вам, у нее на коже даже пор нет.

– Уходи, – прошу я, потому что знаю, что он все еще за дверью.

Но сюда ему не войти. Я стягиваю с себя одежду и смотрю на свое нескладное тело с чересчур большими суставами и жирком на животе. Пирсинг в соске выглядит так, будто это часть карнавального костюма.