Мой ангел злой, моя любовь…(СИ)

На подъезде к Агапилово коляску Андрея встретила ватага деревенских мальчуганов. Взметая пыль босыми ногами, они побежали вдоль дороги, обгоняя лошадь, идущую медленной рысью (лишь бы галопом снова не вызвать приступа мигрени у барина) — ведь барышня Софья Павловна обещала копеечку, если те поспешат принести вести о брате. А пара мальчуганов свернула в иную сторону — к Гребнево, где схожих вестей ждала молодая вдова, поселившаяся на время войны в доме родителей в соседней усадьбе.

Софи ждала брата на крыльце. Чересчур высокая для женщины по общепринятым меркам, широкоплечая (про таких обычно говорят — крепко сбитая). Она стыдилась своего телосложения, оттого и движения ее часто бывали угловаты, неуклюжи. Алевтина Афанасьевна сразу же поняла, что дочь долго будет сидеть в девках, и только лишних толков добавит к имени Олениных. Оттого и решила, что вывозить ее на светские приемы и балы не будет — и средства сэкономит, и шепотков за спиной избежит. Андрей безуспешно пытался переубедить мать в том решении. Но что он мог сделать, когда и сама Софи, уступая в очередной раз матери, покоряясь ее воле, отказалась от выездов? Отныне ей была суждена роль сиделки и вечной компаньонки при матери. И роль некого парламентера между братом и Алевтиной Афанасьевной.

Софи стояла, приложив руку ко лбу козырьком, кутаясь в кашемировую шаль от холодного ветра, срывающего пожелтевшую листву с берез, растущих возле усадебного дома. Она прикусила губу, когда Андрей с трудом выбрался из коляски, когда шагнул к крыльцу. Сбежала по ступеням прямо в его распахнутые объятия и разрыдалась, прижимаясь мокрым от слез лицом к его плечу.

— O, mon cher! Ты жив! Ты жив! — она еще крепче прижалась к нему, и он ласково коснулся губами ее кудряшек, заколотых вверх на затылке, погладил по спине, пытаясь успокоить. — Когда до нас дошли вести о том сражении… Бородино… сколько павших там! Сколько павших! — и она снова разрыдалась, пугая брата своими бурными эмоциями, так несвойственными ей обычно.

— Неужто Прошка письма не завез? — спросил Андрей, подхватывая шаль сестры и заботливо кутая ее плечи от ветра. А потом взял ее за руку и повел в дом, чтобы укрыть ее от осеннего холода, не дать подхватить простуду. Заглянул в глаза с тревогой, заметив, как она бледна лицом, как потемнели серые глаза.

— Завез. Было письмо, но, mon cher, ты ведь чрез Москву… а стольная ныне… после того сражения, — и Софи снова заплакала, прижимая к губам платок.

В передней старый сгорбленный лакей подхватил с плеч Андрея плащ, стряхнул с сапог дорожную грязь прежде, чем тот ступит в жилые половины дома. А Софи уже тянула за собой брата, в гостиную, где у окна сидела в кресле Алевтина Афанасьевна, гордо выпрямив спину и неотрывно глядя в окно, в сад, где дворовые сгребали опавшую листву, собирали упавшие от ветра сухие ветви. Она не взглянула на ступившего на порог сына, даже головы не повернула. И руки не подала, потому Андрею пришлось самому опуститься на колено перед ее креслом и взять ее сухую ладонь в свою руку, поднести к губам.

— Рад видеть вас в добром здравии, маменька, — помимо воли голос чуть дрогнул от волнения, когда Алевтина Афанасьевна перевела взгляд от окна на него, мельком оглядела с головы до пят его, чуть задерживаясь на перевязи. Но ничего не сказала, даже не кивнула в ответ. Только смотрела на него и молчала. Как обычно.

И как обычно вступила Софи. Стала рассказывать о том, как они переживали за Андрея, как с нетерпением ждали весточки от него. Спросила, не голоден ли он, не устал ли с дороги, и Андрей ответил, что подождет обеда, не будет нарушать распорядок дня, заведенный в доме матерью, зная, как та не любит этого. И к себе не пойдет отдыхать, посидит до обеда в гостиной с матерью и сестрой, наслаждаясь их присутствием, слушая треск горящих поленьев в камине.

Софи подложила брату под голову небольшую диванную подушку, чтобы ему было удобно опираться на высокую спинку, села после подле, взяв его за руку, переплетя пальцы с его пальцами. Она всегда была близка с Андреем. Ведь они выросли здесь, в Агапилово, бок о бок, с самого малолетства. Это Бориса отдали в корпус в столице на обучение, надеясь на то, что тот сделает после отменную карьеру в армии. А Андрея и Софью Алевтина Афанасьевна оставила в Агапилово, полагая, что с них довольно и того, что дает гувернер — высокий и худой француз.