Мой ангел злой, моя любовь…

— Ведаете, что сей знак говорит? — вдруг снова склонилась к Анне графиня. Глаза ее буквально вонзились в ее лицо — острые и холодные, бледно-голубые в обрамлении мелких морщинок. Она указала сложенным веером на уголок левого глаза Анны, куда та прилепила для пущего вхождения в образ одну из заимствованных в реквизите домашнего театра мушек. — Не думаю, что ведаете. Ныне мало кто знает о том, что говорят mouches [69], а ранее то была целая наука флирта. Искусство, не меньше! «Meurtrière» [70], ma chere. Но бойтесь стрел пущенных, иногда они возвращаются. Я то ведаю très bien [71], так что поверьте старости, — она вздохнула, а потом отвернулась от Анны, заметила Пафнутия Ивановича, что стоял в дверях и ждал взгляда хозяйки. Дождалась последних слов романса, хлопнула в ладони легко. — A table, mesdames et messieurs! [72]

К Анне подошли тут же поручик Бранов и брат, предлагая руку, чтобы провести ее в малую столовую. Та поняла по взгляду, что Петр желает переговорить наедине, оттого извинительно улыбнулась гусару, тут же щелкнувшему каблуками и склонившему голову, принимая ее решение.

— Bravo, ma chere! Я бы не сумел придумать лучше. Не знай я тебя, решил бы, что ты прямиком из гостиных и салонов столицы сюда ступила. Так тонко и легко! — он сжал ее ладонь, смеясь. Анна нахмурилась этому смеху.

— Это вышло ненароком, Петруша. И это вовсе не смешно! Я уж жалею, что облачилась в этот наряд. Зря! Только от мадам выслушать придется. И от papa определенно… А чрез пяток дней охота! А кроме того — «Орфея» готовят к кануну года. Все мимо пройдет, коли папенька зол будет. Уж мадам не преминет расписать все в красках!

— Придется мне тогда спасти тебя от родительского гнева, — шутливо вздохнул Петр, а потом вдруг повел ее окну, сперва выглянул сам, а после и ее поманил взглянуть через стекло на террасу позади усадебного дома. — Все стоит… я тотчас заметил его, как он вышел.

В постепенно сгущающихся сумерках, в редком свете, что шел из окон первого этажа дома можно было разглядеть фигуру в светлом мундире, что стояла на морозе одиноко.

— Прицельный огонь похоже сильно пошатнул позиции неприятеля, — усмехнулся Петр. Анна резко повернулась к нему, бросила злой взгляд. Ей был отчего-то неприятен тон брата, его насмешка над кавалергардом.

— Прекрати! Прекрати свой смех! — и Петр отвернулся от окна, взглянул уже на нее сквозь прищур глаз внимательно.

Все стало совсем не так, как он предполагал. Игра становилась иной, а значит, непременно переменятся и итоги ее. Он видел взгляды Оленина, когда Анна сидела подле графини, читал их без особого труда. Кровь забурлила в жилах, закружила голову, затуманила рассудок, заставила выйти на холод остудить шальной стук сердца. Дай Бог, чтобы этот огонь не спалил все дотла, как часто бывает то…

Они не знали, что в соседней комнате точно так же у окна стоит Маша, отставшая от компании, смотрит на Андрея, что нынче присел на корточки и вытер лицо пригоршней снега, а после решительно шагнул в дом. О, зачем, зачем они приехали только в это Святогорское! Пусть здесь она чаще танцует, чем в столице, пусть здесь чаще ее принимает в свой круг для забав и игр молодежь. Ей не надо всего этого. Все бы отдала, лишь бы вернуться обратно, в Петербург, в их большой уютный дом на Фонтанке, в те дни, когда Андрей Павлович так часто бывал у них.

Да, в Петербурге была madam Nadin, но ее присутствие не столь огорчало Машу тогда. Она недоступна для него. Совсем. Навеки. Ничто нельзя было переменить. А эта coquette [73]… Эта девица не понравилась ей сразу же, при первом же дне их знакомства. Своей красотой, своим поведением и своим положением. Да, зависть — грех, и Машенька кладет чаще поклоны перед ночным сном, каясь этому злобному чувству, что разъедало ее душу. Но Боже, разве могла она подумать, что это чувство сменит иное — более злое, более темное!

Маша прикусила пальчик, чтобы не разрыдаться в голос. Она видела! Видела, как он смотрит на эту русоволосую девицу, когда та не видит того, она видела, как быстро он поймал тогда ее эшарп, как скользнули его пальцы по ее плечику. О, заболела бы она что ли! Злость так и распирала грудь ныне, слезы душили.

— Машенька, — раздался позади голос Андрея, и она тут же просияла, вспыхнула от радости. — Что вы здесь делаете одна? Неужто вы потерялись от всех? Тогда позвольте мне быть вашим провожатым ныне и вернуть вас к компании.

— C’est gentil de votre part [74], Андрей Павлович, — тихо прошептала она с легким придыханием, аккуратно кладя свои пальчики на сгиб его локтя, на ткань холодного с мороза мундира, гася едва скользнувшую по губам довольную улыбку.

Глава 4