Мой ангел злой, моя любовь…

Анна не дала ему договорить — в два быстрых шага пересекла расстояние, разделяющее их, и ударила со всей силы по левой щеке. Так ударила, что сама едва не ахнула от боли, пронзившей ладонь от этого удара. Но как и тогда, в то лето, когда она бросила ему в спину кольцо с гранатами, Андрей только дернулся от удара, а потом снова взглянул на нее тем же взглядом — вежливо-холодным, чуть любопытствующим, словно ее поведение интриговало его. Даже легкая тень улыбки скользнула по губам ей на злость. И тогда она ударила его снова — уже левой рукой по правой щеке, точно так же со всей силы, чтобы заболела собственная ладонь. Ударила за всю боль, что испытывала за эти годы, что сейчас колола в груди острой иглой. За то, что он сделал, и за то, что не сделал.

Анна не успела даже ахнуть, когда Андрей почти неуловимыми глазу движениями вдруг схватил ее запястья и резко дернул на себя. Они всего мгновение смотрели друг другу в глаза, а потом… Анна даже не поняла, как случилось то, что произошло потом. Я хотела его укусить, уговаривала она себя после, лежа в темноте своей спальни и вспоминая то, что случилось в кабинете. Я всего лишь хотела его укусить, причинить боль зубами, когда не могла ударить… Укусить за эту пухлую нижнюю губу… пухлую нижнюю губу…

Она успела забыть за эти годы, как может кругом идти голова от поцелуя. От тепла губ и от запаха вина, которое Андрей недавно пил. Тонкая и короткая щетина приятно колола кожу вокруг рта, но Анна только после заметит следы, что та оставит на ее лице, выдавая с головой его обладательницу.

Она толком ничего не соображала в те моменты. Будто разум затих, заснул под воздействием дурмана, что влился в ее кровь с поцелуем, который она вдохнула вместе с запахом кожи Андрея и его волос. Руки, казалось, не принадлежали ей и жили своей жизнью — взметнулись вверх, стали гладить плечи, после пальцами зарылись в пряди его волос, скользнули, набравшись смелости, под тонкое полотно рубахи на такую горячую кожу, что даже обжигало подушечки пальцев. Теснее, теснее… Как можно ближе к нему. Чтобы раствориться в нем без остатка, чтобы слиться с ним в единое целое и более никогда не разделяться!

Губы Андрея скользнули по ее щеке и вниз — к шее и вырезу платья, который он уже успел расстегнуть за эти мгновения. От этих прикосновений кровь наполнялась огнем, распирала вены, стучала в висках. От этих прикосновений хотелось урчать, как довольной кошке. И она не сдержалась — с тихим полувздохом-полувозгласом запрокинула голову назад, подставляя его губам шею, выгибаясь в его руках от непонятных, но таких знакомых ощущений в теле. С тихим стуком на пол упала шляпка, ленты которой Анна так и не завязала, уходя из дома, но ни он, ни она даже ни на миг не прервали своего занятия. Даже если бы кто-то принялся палить под окном из ружей, Анна не обратила бы в тот момент внимания на эти звуки, поняла она после.

О Господи, со стыдом думала Анна позднее, пряча горевшее от стыда лицо в подушках, она бы отдалась ему, как и прочие, прямо там, на сукне письменного стола когда-то принадлежавшего ее отцу. Как и прочие…! Именно эта мысль и отрезвила вкупе с холодом, который скользнул по внутренней поверхности ее бедра, опережая мужскую руку, скользнувшую под подол платья.

— Salement…, - Анна застыла на миг в руках Андрея, под его губами, а потом вспыхнула от стыда, злости на себя и ужаса от крайней непристойности ситуации, в которой оказалась, поддавшись эмоциям. — C’est salement! Salement! laissez-moi… je vous prie, laissez-moi! [550]

И замерла от неожиданного холода, когда он оставил ее, чуть помедлив, отступил на шаг, наблюдая, как она поправляет платье, соскочив со стола — ярко пунцовая от стыда, даже кончики ушей горели огнем.

— Милая…, - мягко произнес Андрей, протягивая в ее сторону руку, но Анна оттолкнула ее, опасаясь, что сейчас снова дрогнет ее сердце от этого шепота, а ее тело — от прикосновения. И тогда ей будет все едино — станет ли она одной в череде любовниц, которых прошли через его постель, и сколько их вообще было, этих женщин, воспоминание о которых так больно жгло грудь ныне.

— Я вас ненавижу! — прошипела она, прежде чем выбежать вон из кабинета. — Слышите? Я вас ненавижу! Ненавижу…! За все ненавижу!

Он потом наблюдал в окно, как убегает прочь от дома маленькая темная на фоне белого полотна снега фигурка, как стремительно она удаляется от него, пытаясь побыстрее скрыться из вида, что даже мальчик сопровождения едва ли успевает следом. И чувствовал странную горечь во рту, которая пришла на место сладости поцелуев и объятий, а ее последние слова так и стучали в висках, и он знал, что вряд ли забудет их скоро.